— Я думаю, он из тонга Камои.

— Ты думаешь, — вздохнул Аракаси, словно поправляя ошибку ребенка. — Я знаю, что это так и есть.

— Что же будет с моей женой?

— Община Камои может ее разыскать. Это риск, о котором ты знал, когда согласился продавать им отраву. Но когда она вернется, я уже буду далеко, так что с моей стороны ей ничего не грозит.

Аракаси быстро придвинулся и перерезал Корбарху горло.

Он отпрыгнул назад, когда хлынула кровь, и его жертва задергалась — в последний раз в своей жизни. Аракаси немедленно загасил фитиль масляной лампы. Милосердный мрак наполнил вестибюль и спрятал от глаз картину жестокого убийства.

Теперь в спазмах содрогались руки Аракаси, но он продолжал свое дело и во тьме. Он запахнул на убитом халат и завязал кушак, чтобы страшные свидетельства разыгравшейся здесь трагедии не сразу бросились в глаза молодой жене, когда она вернется домой. Мастер тайного знания перерезал путы на мертвом и положил труп на пол, придав ему позу спокойного отдыха. Но нечего было и думать о том, чтобы скрыть кровь, пятнающую все вокруг. Когда Аракаси искал лампу, он имел возможность удостовериться, что в хозяйстве Корбарха имеется вода для омовения рук. Он, как сумел, обтер пальцы о стенную драпировку; кроме молитвенного коврика, здесь не нашлось бы другого предмета, который мог послужить полотенцем. И только потом, оказавшись в спальне Корбарха, Аракаси смог наконец сбросить броню жестокости и равнодушия. Он долго стоял на коленях, вцепившись в неопорожненный ночной горшок, и его выворачивало наизнанку. А потом, не желая снова проходить через вестибюль, он покинул дом через окно.

Улицы казались почти безлюдными: бунт уже давно был усмирен. Немногочисленные прохожие торопились добраться домой; в темных проулках прятались более сомнительные личности. У дрожащего священнослужителя в перепачканной рясе вряд ли имелось при себе что-либо ценное, и для грабителей он не мог представлять интерес; поэтому Мастера никто не тронул. Ночной ветер, дующий в лицо, помог ему овладеть собой. Короткая остановка у декоративного пруда при входе в дом, где, вероятно, помещался бордель, позволила получше вымыть руки. Под ногтями еще оставались полоски запекшейся крови, но сейчас Аракаси не мог заставить себя воспользоваться ножом, чтобы отскрести и эти следы. Перед мысленным взором теснились страшные картины того, что происходило в минувшие часы в доме торговца ядами. Аракаси встряхнул головой и, чтобы отогнать неотвязные кошмары, попытался осмыслить сведения, которые достались ему такой дорогой ценой.

Он слышал об этом Илакули, и в городе был человек, который знал, где тот обретается. Аракаси прибавил шагу и растворился в ночи.

* * *

Хокану мчался бегом, ведя в поводу двух взмыленных лошадей. Страх за жизнь Мары удерживал его на ногах, хотя телесная усталость давно уже пересекла грань полнейшего изнеможения. Его одежда все еще состояла лишь из набедренной повязки кающегося паломника: забирая вещи на постоялом дворе, он задержался только для того, чтобы надеть и зашнуровать сандалии. Все остальное он просто запихал в седельные сумки чалого жеребца, не задумываясь о том, что консорт Акомы сейчас выглядит как нищий — полуголый, покрытый грязью и потом.

Единственным, о чем он мог думать, был рецепт противоядия — последняя надежда на исцеление его жены.

В предрассветной мгле туман, застилающий низины, придавал деревьям и дорожным вехам призрачный вид. Молитвенные врата, посвященные Чококану, появились из матовой белизны, словно зыбкое видение из краев, где властвовал Туракаму, бог смерти. Хокану устремился в проход под их высокими арками, почти не замечая ни раскрашенных священных фигур в нишах, ни зажженного светильника, оставленного проходившим здесь жрецом во исполнение давнего обета. Для Хокану эти ворота сейчас означали только одно: скоро он будет у цели. Границы поместья проходили по следующей гряде холмов, через ущелье, охраняемое патрулями Акомы. Там должен постоянно дежурить скороход, а также доверенный офицер и еще один человек, обученный ремеслу походного лекаря. Если боги пошлют хоть немного удачи, то в его запасах найдутся травы для противоядия, а уж без меда красных пчел не обходилась кухня ни одного из правителей.

Превозмогая боль во всех суставах, задыхаясь от изнеможения, Хокану надеялся, что Добрый бог простит ему поспешность, заставившую его обойтись без предписанной обычаем молитвы при проходе через ворота. Ему не хватало дыхания, чтобы произнести вслух хотя бы слово. К тому же он понимал: если он остановится, то попросту свалится на землю и потеряет сознание. Из последних сил преодолевая усталость, Хокану ринулся через ворота в перламутровый туман, клубящийся за ними.

Лошади почуяли засаду раньше, чем их хозяин.

Крупный чалый жеребец вдруг остановился, тревожно фыркая, а кобыла испуганно дернулась в сторону. Хокану задохнулся от неожиданности. И в тот же момент в каком-то дюйме от него пролетела стрела, пущенная из придорожных зарослей. Не причинив никакого вреда, она упала на обочину.

Хокану мгновенно саданул жеребца локтем, посылая его в безумный пируэт; кобыла тоже закрутилась на месте. Чалый тоненько заржал и начал брыкаться. Хокану выхватил меч из ножен, притороченных к седлу. Под прикрытием растревоженных лошадей он рванулся обратно, под арку молитвенных ворот Чококана.

Хокану не посмел предполагать, что в засаде прячется только один стрелок. Он вознес Доброму богу краткую молитву: пусть лошади окажутся в новинку для врагов, засевших в чаще, ибо именно эти животные из варварского мира давали ему единственный шанс остаться в живых.

До сих пор связанные между собой поводьями, лошади метались перед аркой: воинственно настроенный жеребец был готов кусать и лягать кого угодно, а впавшая в панику кобыла крутилась, вставала на дыбы и пятилась в попытке как-нибудь освободиться. Расчет Хокану основывался на том, что ни один убийца, рожденный в мире Келевана, не посмеет штурмовать ворота, рискуя нарваться на эти топающие по земле и молотящие по воздуху копыта, — значит, прямой атаки можно не опасаться. У врагов оставалась одна возможность: зайти сбоку и подобраться к нему с другой стороны ворот, и благодарение Чококану, что один из прежних правителей Минванаби не пожалел средств на строительство этого сооружения. Массивные ворота были возведены из камня и толстых бревен и снабжены могучими опорами. Было продумано все до мелочей: изысканная прихотливая резьба, шпили и башенки с редкой позолотой, а также множество внутренних сводов, ниш и уголков для молитвы. Шестеро лучников, спрятанных внутри, вполне могли сильно осложнить продвижение по дороге даже большому отряду. Вероятно, именно эти практические соображения подвигли древнего властителя на столь богоугодное деяние.

Хокану мог лишь с благодарностью оценить результаты этого показного благочестия — теперь, когда он оставил щит, образованный двумя перепуганными животными, и по каменным завиткам резьбы взобрался наверх, а потом осторожно продвинулся вдоль балки, проложенной ниже стропил, и оттуда сумел попасть в одну из ниш, устроенных позади расписного образа, символизирующего счастье. Не без труда уместившись в неглубокой тени, Хокану попытался выровнять дыхание.