Андрей резко сбавил ход, сунул в руки Борису автомат и неторопливо зашел внутрь. Юринов остался снаружи: то, что в храмы не заходят с оружием, знал даже он.

Внутри царили тишина и прохлада. Народа было немного: время намаза уже прошло. На русского в выгоревшем и потрепанном камуфляже никто не обратил внимания. Пришел человек. Молится. Сюда много кто приходит. Не так много осталось мест, где можно спокойно поговорить с Аллахом. Если непотребства не творят, почему нет? Может, паломник. Вон, потертый, словно из Джаханнема сбежал…

Русский? Так обратившегося гяура Аллах ценит сто крат больше, чем сотню мусульман, отступивших от заветов. Кажется, так в Коране написано? Или не так? Плохо мы Коран знаем, правоверные, плохо…

Стоит, молчит. Нет, вроде молится…

– …Не верил я никогда. Ни в Христа, ни в Аллаха, ни в Рода… Ни в кого не верил. И не верю до сих пор. Но просить буду. Вдруг ты есть! И неважно, как тебя правильно называть, и по какой вере ты проходишь. Мне все равно, лишь бы достучаться. Да и тебе там, наверху, особой разницы нет, что бы ни думали мы здесь в нашей суете. Помоги. Не мне. Мне не надо помощи. Я мужик, сам справлюсь. Моим помоги, пожалуйста. А цену с меня возьми. Любую… Не постою я за ценой… Коша… счастье мое… прости меня… Я тебя очень прошу… Ты ведь выдержишь, любимая… Сможешь… Выдержи, ради всего святого… Должен был я пойти, понимаешь? Нельзя было иначе… Прости меня, Солнышка моя…

Аксакал с до черноты выжженным палящими лучами солнца лицом проводил ушедшего уруса задумчивым взглядом. Понимающе кивнул. Медленно-медленно. Неважно кому ты молился, военный с пустыми глазами Познавшего-Жизнь. Боги не ревнивы. Святое место свято для всех. Если ты был искренен, тебя услышали…

Невесомая улыбка чуть заметно тронула сухие губы старого муллы. Конница, мчащаяся по степи, сменяется грохочущими машинами и поездами, а те уходят, оставляя за собой дым и пустоту. Проходят века и тысячелетия. А просьбы любящих не меняются. Аллах им в помощь. И мир их дому…

Коно, песик мой хороший, иди сюда, золотко мое, я тебе шерстку расчешу. Вот, умница! Сейчас, родной, сейчас! Где же ты столько репьев нахватал? Они же еще не выросли! Вот горе-то! Ты уж потерпи, собачка, надо все их повыковыривать! Дальше мы с тобой вверх пойдем, там никаких цеплялок не водится.

Как ты думаешь, Коно, мы справимся с этими баранами? Их так много, и разбегаются, сволочи! Все время норовят на скалы залезть. А нас с тобой всего двое. И мы маленькие и слабые.

Что ты смеешься? Ну да, немного я зарвалась. Ничего мы не слабые. А ты совсем даже немаленький. Но все равно, овец много, нас мало. За всеми не угонишься, правильно? Мы же в первый раз вдвоем пасем, у нас опыта нет.

Или угонимся? Ишака нам дали дурного. Молодой, глупый… Замучаемся с ним за две недели… Думаешь, покусать? Нет, золотко, это не поможет. Только хромать станет. У ишаков мозги с местом укуса не связаны. Они у них ни с чем не связаны, по причине отсутствия. Так что придется по старинке: «хош» и дрыном поперек хребтины…

Коно, ты видел, какой у меня дрын? Это же настоящий альпеншток. Довоенный еще. Видишь, латиницей написано: «GRIVEL». Гривель! Мама говорит, это фирма такая была до войны. То ли в Австрии, то ли в Италии. С этим альпенштоком мама ходила. А еще раньше дед! Представляешь, я доросла до дедова дрына! Так что совсем даже немаленькая!

Коно, тебе неинтересно? Да ты что! Посмотри лучше, сколько у меня маминых вещей! Они мне почти не велики! Вот, смотри. Видишь? Это куртка из мембраны: не промокает, но дышит, потей сколько хочешь, все испарится. Жалко, что я мало потею. Это из-за хорошей физической подготовки. Но не толстеть же ради этого, правда? Ты со мной согласен! Умница!

А смотри, какое термобелье! У меня такое когда-то было. Только я из него давно выросла. А теперь до маминого доросла. Почти. Коно, как думаешь, как бы так сделать, чтобы не расти больше? Это мальчишки хотят быть все здоровыми. А мне надо из маминых вещей не вырасти. Ну, еще немного можно подрасти, тут есть запас, а потом все. Не знаешь? И я не знаю… Может, само остановится…

Смотри, какие ботинки. Бабушкины! Нет, надевать не буду. Зачем, когда здесь и босиком можно. Ты же ходишь без ботинок, а я чем хуже. Ботиночки беречь надо, видишь, какие они красивые! Я тебе, скажу, песик, что мамины еще красивее. Но мамины мне велики. Вот подрасту немножко, тогда подойдут.

У меня еще и куртка бабушкина на прималофте! Никогда такой хорошей одежды не было! Коно, я такая счастливая!

Ну что ты смеешься? Это тебе никакой одежды не надо, вон у тебя шерсть какая! А у меня только на голове что-то нормально растет. И то, это не шерсть, а волосы, они больше мешают, приходится их состригать. Мне одежда нужна. Не всегда, а только когда холодно. Или ветер сильный. Я без одежды в пургене не выживу. В пургенях даже ты ко мне в пещеру прячешься. Или в кош.

Слушай, собачка, а давай и тебе одежду сошьем? Шерсть это хорошо, но в пургень будем тебя одевать. Тогда тебе сам черт не страшен. Даже не надо ни термобелья, ни мембраны. У тебя же потовые железы только на лапах и на носу. А остальное не потеет. Тебе только ветровку капроновую, чтобы снег не лип. И репейники за него цепляться не будут. Только хороший капрон сейчас не найти, каждый кусочек используется…

Что, не хочешь? Ничего ты не понимаешь, красивая одежда – это так здоровски! Ну и ходи в одной шерсти! Я ее тебе уже всю расчесала, можешь бежать, золотко!

Вот черт! Опять эти овцы не туда полезли! Коно, обойди по склону и заворачивай вниз, а я с другого бока соберу. Гоним их к красной морене! Попасем там немного, и на Мутные! Ой, еще и ишак этот! Хош! Хош! Хош! Я кому сказала, скотина проклятая!..

Детский крик разорвал тишину воем тревожной сирены. Влада подскочила, отбросив влажную тряпку: Даша проснулась… Кажется, опять животик болит… Вот наказание… Ну-ну-ну, малышка, потерпи, сейчас… Вот так, умничка моя ненаглядная… Тише, родная, братиков разбудишь… Уф, слава богу, уснула. Можно вернуться к своим делам, пара часов есть… Относительно свободных… В смысле, что дети спят. Совсем свободных-то просто не бывает: с этим хозяйством не то что книжку почитать – за сменой дня и ночи следить не успеваешь…

Куда Димка пропал? Уже второй час где-то шляется! Весь в отца… Обещал сестренку помыть, пока мать младших кормит, а сам? Беспокойное хозяйство, сплошное кочевье!.. Димка сыном полка растет, чумазый вечно, как кочегар. Большой совсем, за лето сантиметров на десять вырос…

Выглянула на улицу:

– Дима-а-а-а!.. Дымо-о-ок!

Сын влетел вприпрыжку, волоча по пыльной земле драный холщовый мешок, на ходу забросил его в открытую дверь, одним движением проскочил через коридор на кухню и схватил большую столовую ложку.

– Ма, суп? – озорные зеленые глаза хитро блеснули, на губах мелькнула счастливая улыбка.