В разговор вступил передний пассажир:

– Я с Цыганковым вместе работал. Хороший был опер когда-то! А потом стал полным говном. Так что тебе повезло: если бы убили правильного мента, пусть и бывшего, ты бы у нас по полной программе пошел.

– Это как?

– Лучше не знать. А за Цыгана мы… – Не договорив, он сплюнул в приоткрытое окно.

Водитель прибавил громкость магнитолы.

Так и доехали.

Пожимая мне на прощание руку, адвокат пообещал прийти завтра с утра.

После долгих и несколько унизительных процедур меня отвели в двухместную камеру.

– Выбирай любую шконку, – сказал конвоир. – До утра никого больше не будет.

– А потом?

– Потом посадим кого-нибудь. Одному не положено…

– Хотелось бы девочку.

– Надувная сойдет?

– Не бывает некрасивых надувных женщин, бывают слабые легкие.

Конвоир усмехнулся:

– Старая шутка. Выпендриваешься или на самом деле такой спокойный?

– Я не спокойный. Я злой. А насчет беспокойства… Чего мне беспокоиться? Это пусть у ваших болит голова, что посадили без доказательств.

– Про доказательства не надо, все говорят, что их нет или подбросили. А на прошлой неделе один такой же спокойный, как ты, весь вечер бодрился, а ночью в петлю полез.

– Я не полезу.

– Надеюсь.

За моей спиной громыхнула железная дверь. Я разулся и занял койку у левой стены.

* * *

Адвокат, как и обещал, пришел ко мне утром.

Мы разговаривали в специальной комнате для свиданий. Из мебели там были только стол и две скамейки, привинченные к полу, а дверь не имела внутренней ручки. На стенах, облицованных рыжей фанерой, просматривались блеклые надписи с указаниями имен, дат, статей и сроков.

– Дай ручку, – сказал я адвокату вместо приветствия и прибавил к чужим надписям свою: «Не дождетесь».

– Я вижу, Константин Андреич, вы не теряете бодрости духа.

– Не теряю, и не потеряю. Есть новости?

– Вашей жене сделали операцию. Ранение оказалось легче, чем ожидали. Операция прошла успешно, прогнозы самые благоприятные. Ваш друг, которому вы звонили вчера, с ней, наверное, как раз сейчас разговаривает.

– Понятно? С Артемом все нормально?

– Да. Ваша родственница смотрит за ним. На занятия он не пошел, но в такой ситуации, мне кажется, это оправданно.

– Хорошо. Что еще?

– Я думаю, санкции на ваш арест никто не даст. Но оказалось, что кроме следов обуви у следствия есть еще кое-что. Цыганков оставил письмо, которое нашли при обыске у него дома.

– Какое письмо?

– Нечто вроде духовного завещания. Само письмо я не читал, но мне пересказали его содержание. Цыганков описывает, как он пришел работать в милицию, как стремился быть честным и как государство его обмануло. Первый раз – когда отправило в Афганистан, и второй раз, когда началась перестройка. Падение уровня жизни, утрата нравственных ориентиров, власть криминала…

– Он чего, нажрался, что ли, когда это писал?

– Текст производит впечатление, что его… э-э-э, сочинял человек не совсем трезвый. Набрался и, так сказать, излил душу. Доверил бумаге то, что боялся произнести вслух.

– Зачем ему это надо было?

– Боюсь, теперь мы этого не узнаем. Какие-то психические отклонения, я полагаю. Нереализованная потребность оправдаться в поступках, которые он считал неблаговидными.

– Ладно, черт с ним! Больше в письме ничего?..

– В том-то и дело! К сожалению, он написал не только про себя. Он написал и про вас. В самых общих чертах, но тем не менее написал.

– Что именно?

– Ряд деликатных моментов, связанных с вашим бизнесом. Схемы уклонения от налогов, взятки чиновникам, закупки недоброкачественного товара. Позволю напомнить, что я не читал письмо, меня всего лишь устно ознакомили с его содержанием.

– Так прочитай!

Адвокат вздохнул, снял очки и принялся их протирать специальной салфеткой, извлеченной из нагрудного кармана пиджака. Протер не только стекла, но и золоченые дужки. Снова вздохнул:

– Боюсь, возможность ознакомиться с оригиналом представится мне только через несколько дней. Я ведь уже говорил, что с Нестеровым совершенно невозможно работать. Приходится действовать через его руководство, а это требует времени. Насчет этих, э-э-э, деликатных моментов, меня уверили, что там очень мало конкретики. То есть Цыганков просто упоминает, что имели место такие-то факты, за которые ему, так сказать, стыдно, но при этом не называет конкретных фамилий и дат и указывает очень округленные цифры. Например, там есть такое место: «Мы заплатили нашему человеку в Комздраве двадцать пять тысяч и заработали на поставках по повышенным ценам в десять раз больше».

– Не было такого, не платили мы никому.

– Я в этом нисколько не сомневаюсь… В конце письма – самое непонятное место. Мне его процитировали дословно. Звучит оно так: «Есть только одно объяснение этой головоломке, но оно меня настолько пугает, что я даже думать о нем не хочу до тех пор, пока не проверены все остальные возможности».

– И что он имеет в виду? Какую головоломку?

– Выше того места, которое я процитировал, описываются последние события, в которых вы принимали участие. Начиная с убийства Кушнера и заканчивая Глебом. Здесь как раз перечислены только факты в самом сухом изложении.

– Он написал, кто убил Глеба?

– Нет, – ответил адвокат после короткой заминки, – не написал. Даже не намекнул, что ему известно имя убийцы или мотив.

Значит, это дурацкое духовное завещание Лев Валентиныч родил за несколько часов до того, как отправиться навстречу собственной гибели. Наверное, справлял в одиночку поминки по Глебу. Уложил жену спать и заперся в кабинете, а когда наполовину опустела бутылка, рука потянулась к бумаге. Он всегда любил составлять документы и никогда ничего не выбрасывал.

«Оно меня настолько пугает, что я даже думать о нем не хочу».

Какая же разгадка могла так напугать отставного полковника?

Если верить кино, то я должен заподозрить себя. У меня случаются помутнения разума, и я начинаю шалить. Стреляю в друзей, краду собственного ребенка, организовываю покушение на жену. А Цыганков об этом догадался…

– А он написал что-нибудь ниже того места, которое ты процитировал?

– Написал, – адвокат снова ответил с небольшой паузой. – Но там совсем пьяный текст. Если его отредактировать, то получаются две ключевые позиции. Первая: если бы он мог состыковать свою информацию с тем, что имеется у Рамиса, это окончательно прояснило бы всю историю. Вторая: он опять разочаровался в своих идеалах и целях. Кстати, следствие сейчас активно разыскивает Рамиса.

– Черт с ним! – отмахнулся я. – Пусть ищут, если им надо. Значит, состыковать информацию?

Вот вам еще одно объяснение того, почему Цыганков приперся на встречу с Татарином. Информацию хотел сопоставить. А Татарин, наверное, и говорить с ним не стал, сразу взял в обработку.

– Они