Я прошел четыре круга и немного ускорил темп. С каждым шагом я нагибался, стараясь подготовиться к первым быстрым беговым размахам после операции. Сделав отметку, я оттолкнулся здоровой ногой, опустился на больную, и тут же нога у меня подкосилась, и я растянулся на земле. Я как можно быстрее поднялся и пошел дальше, делая вид, что ничего не произошло.

Когда я проходил мимо курильщиков, никто не сказал ни слова. «Хорошо, – подумал я. – Значит, они не видели, как я пропахал носом песок». Потом встретился взглядом с одним из них.

– Здорово у тебя получилось, – сказал он с усмешкой.

Я сказал «спасибо» и пошел дальше. За моей спиной послышался смех. Я обернулся и помахал им рукой. Они принялись деловито попыхивать своими сигаретами. Это было хуже, чем в старших классах школы.

Неудачный эксперимент меня расстроил, но я ничего не мог поделать, чтобы ускорить выздоровление. Не мог записаться на прием к физиотерапевту, не мог принимать рыбий жир или глюкозамин, что сделал бы в нормальной жизни. В тюрьме на каждую болезнь было только одно лекарство – «витамин И», то есть ибупрофен, который на меня почти не действовал. Оставалось только прикладывать лед к колену, ждать и надеяться.

Однажды, когда я лежал на своей койке, в камеру вошел Рауди, один из моих сокамерников. Его куртка оттопыривалась от того, что он добыл на кухне: пачки творога, свежие помидоры, пакеты брокколи. Я, как вегетарианец, сильно страдал от дефицита питательных веществ: с момента заключения на моей тарелке ни разу не побывал ни один свежий овощ. Может, их крали до раздачи.

Рауди немного пугал меня, но не физически, а тем, как он хорошо освоился в этой среде. Я еще только учился, а его уже можно было назвать доктором наук по тюремной экономике. Я спросил, как достать помидоры и брокколи.

Он бросил на меня взгляд, словно оценивал, стою ли я его времени.

– Я тебе вот что скажу. В каждой тюрьме своя экономика. Где-то это банки тунца или макрели. Раньше были сигареты. В Бекли это чаще всего марки. Если хочешь помидоры, придется потратить марки. Один пакет пять марок. Эта упаковка творога – я не видел, чтобы его вообще кто-то ел, – обойдется тебе в целый альбом.

– И где мне взять марки?

– Ты еще не отоваривался в магазине?

– Нет, Уэкер пока не разрешал.

– Чертов ублюдок. Ненавижу его, а он меня, потому что я переиграл его в его же собственной игре. Получить марки можно двумя способами. Можно каждую неделю покупать альбом по полной цене – долларов девять. Или можно взять у меня за шесть долларов. Я даю тебе марки, а потом ты отовариваешься в магазине и даешь мне на шесть долларов всякого дерьма, какого я захочу. А уж на марки ты сможешь купить и овощи, и порно, и даже наркоту – все, что захочешь. На улицах мне приходилось работать на клиентов, но здесь четыреста рыл ждут не дождутся того, что я им предложу.

– А ты не боишься, что тебя застукают?

– Пару раз ловили, но это неважно. Такова жизнь. Снаружи я никто, так что это мой шанс стать хоть кем-то. Поверь мне, у каждого тут свой бизнес. Может, тебе кажется, что это не так, но ты и сам найдешь свой бизнес.

После нескольких недель в пузыре меня перевели в двухместную камеру в отделении, которое называлось «Трейлерный парк» и в котором содержались в основном белые торговцы метамфетамином и наркоманы. «Торчки на мете» обычно сами делали себе наркоту, но были никудышными бизнесменами, поскольку уж слишком подсели на нее. Другая часть корпуса называлась «Район», и ее занимали в основном черные парни, торговцы крэком, но не наркоманы. В «Трейлерном парке» разговоры велись в основном о гонках NASCAR, рыбалке, охоте и бабах. В «Районе» говорили о баскетболе, хип-хопе, Иисусе Христе – и бабах. Хотя бы что-то общее.

Моим новым сокамерником стал Снежок – метамфетаминщик, брат которого ожидал смертной казни за убийство в Джорджии. Снежок пытался скостить себе срок, свидетельствуя против некоторых парней на воле, с которыми он торговал наркотиками. Я понимал, что мне следует быть с ним крайне осторожным и уж точно не разговаривать о моем деле.

Я продолжал ежедневно обмениваться электронными письмами с отцом. Он связался с Джо Носерой, автором статей о финансах в газете «New York Times». Носера вел редакторскую колонку, в которой утверждал, что еще ни один человек не был отправлен в тюрьму за махинации, имеющие отношение к финансовому кризису. Отец поведал ему, что автор ошибается – например, был осужден его сын. Он надеялся, что Носера упомянет обо мне в одной из своих статей. 25 марта я получил письмо от отца, в котором он сообщал, что в тот же день в «New York Times» вышла целая колонка, посвященная мне, – и что это очень хороший знак для нашей ситуации.

Я отправился в библиотеку, чтобы проверить, доставили ли этот выпуск «New York Times». Хауэлл уже читал его. Он встретил меня улыбкой и протянул газету:

– Чак! Вот твой билет на свободу!

На первой странице красовался заголовок: «В тюрьме за ложный кредит». Я сел и принялся буквально пожирать статью глазами:

С каждой строчкой мое возбуждение нарастало. Я продолжал читать:

– Вот это да! Фантастика! – воскликнул я.

– Это же все меняет! – сказал Хауэлл. – Теперь нужно составить апелляцию, немедленно. Да уж, твой старик поднял шумиху. Сам «New York Times»!