Утром мне выдали мою «зеленку» – две пары длинных зеленых штанов, две зеленые рубашки с длинным рукавом и две зеленые рубашки с коротким рукавом. Также мне дали большую зимнюю куртку с множеством карманов. На каждом предмете одежды красовалась приклеенная заплатка с моим именем и «регистрационным номером» 26402-057. Первые цифры, 26402, говорили о том, что это мужчина, заключенный федеральной тюрьмы из моего района 057 в Северной Каролине. По этим последним цифрам другие заключенные могли также узнать, что я из Гринсборо, что тревожило. Я не мог представить себе встречу с ними на воле.

Следующие несколько дней я старался слиться с окружением, освоить правила и избегать всего, что хотя бы отдаленно напоминало неприятности. Я ощущал себя как ребенок, которого вдруг оставили в самом худшем летнем лагере мира. Я скучал по дому, по своим родным и знакомым. Мне также хотелось сообщить им, что со мной все в порядке. Все мы смотрели много фильмов и программ про тюрьмы. Хотелось бы, чтобы они знали – меня здесь никто не избивает.

Перед тем как звонить по телефону, мне нужно было накопить деньги на своем PAC, то есть «счете заключенного». А сделать это я не мог, пока не встречусь с моим «консультантом», Джонни Уэкером – тем самым, который запрещает держать руки в карманах. Уэкер также должен был одобрить мой список посетителей, но так получилось, что его выходные совпали с моим прибытием в Бекли.

После того как он вернулся, мне разрешили с ним встретиться. Когда я вошел в его кабинет, он внимательно оглядел меня с головы до ног. Это был мужчина с короткой стрижкой, крохотными глазками и круглым животом, выступающим над тощими ногами.

– И что там у тебя, Энгл?

Я протянул ему список посетителей. Он сел, слегка склонил голову набок, взял чашку со стола и сплюнул в нее, продолжая жевать табак. Потом ухмыльнулся, откинулся назад и засунул мой список в шредер, стоявший на низком столике сбоку.

– Никакие посетители тебе не нужны, Энгл. Все равно тебя никто не хочет видеть.

Я кипел от ярости, но понимал, что должен сдерживать гнев. Уэкер не сводил с меня глаз, шевеля языком под массой табака, зажатой за нижней губой. Потом он выплюнул бурую массу в чашку.

– Какая у тебя религия? – спросил он, беря ручку.

– Никакая.

В церкви я не был уже много лет и не хотел объявлять себя последователем какой-либо религии, пока не пойму, во что ввязываюсь.

– Значит, ты не уверен, что христианин? Или считаешь, что принадлежишь к какой-нибудь религии типа буддизма, ислама или еще какой-то странной религии, которая заставляет ходить с тряпкой на башке?

Я ничего не ответил.

Он снова сплюнул.

– Ну ладно, придурок. Только поменять ответ уже нельзя, так что не приходи в Пасху и не говори, что ты еврей и что на кухне тебе должны выдать чертовы крекеры. А теперь убирайся из моего кабинета.

Закрыв за собой дверь, я пробормотал себе под нос:

– Ну что ж, встреча прошла неплохо.

На первое воскресенье моего пребывания в тюрьме был назначен баскетбольный турнир. Мне хотелось принять в нем участие, но я не мог рисковать коленом после операции. Я отправился на баскетбольные площадки посмотреть. Огромный парень крикнул:

– Кто-то еще хочет кинуть мяч до трех очков?

Я, не думая, вышел вперед. Кричавший был ростом не менее 196 см, весом 113 килограммов, с бритой головой и бицепсами, размером с мое бедро.

– Ты хочешь?

– Да, почему бы и нет.

Он протянул мне папку с листом и сказал, чтобы я написал свое имя и номер заключенного. Я тайком вынул из кармана клочок бумаги с номером, потому что до сих пор его не запомнил. В списке уже было несколько десятков имен, так что состязание займет какое-то время. Я подумал, что, наверное, не стоит ждать, но парень продолжал стоять у меня за плечом. Я написал свое имя в двух списках: «до трех очков» и «свободный бросок».

Он взял папку и протянул руку:

– Джеймс. Но все тут зовут меня Мо.

Я пожал ему руку. Не успел я представиться по имени, как он повернулся и заорал:

– Еще один белый! Всего пять!

Баскетбольных площадок было две, так что пока на одной шло соревнование, я отправился на другую тренироваться. Я не играл в баскетбол уже несколько лет. Мо выкрикивал имена, и соревнующиеся один за другим выходили, чтобы бросить мяч. У многих получалось неплохо, но корзины были старой конструкции, с двойным ободком, не прощающим ошибок. Большинство промахивались в первый раз, и Мо не скупился на иронические замечания. Некоторые не попали ни разу за все десять попыток и под насмешки удалились с площадки. Возможно, не надо было мне записываться. Может, мне лучше вернуться в жилой корпус.

– Энгл! – объявил Мо.

Слишком поздно. Мо кинул мне мяч.

– Для победы тебе нужно забить больше семи.

Я немного поотбивал мяч от земли, привыкая к нему, затем сделал первый бросок. Мяч энергично отскочил от задней кромки кольца и вернулся прямо мне в руки.

– Первый – ноль, – объявил Мо.

Я забросил мяч снова, он ударился о переднюю кромку, высоко подскочил и упал в кольцо.

– Повезло. Один за два.

В следующий бросок мяч пролетел аккуратно в кольцо, задев только сетку, и звонко отскочил от земли. Потом я снова попал. И еще четыре раза. С каждым разом на меня смотрело все больше глаз. Белые парни встречали мои попадания радостными криками.

– Семь за восемь! – крикнул Мо. – Остался один.

Я одновременно радовался и нервничал. Я послал мяч, и он всего лишь скользнул по кромке кольца.

– Семь за девять. Слишком большое напряжение для новичка!

Не затягивая времени, я сразу же послал свой последний мяч по высокой арке. Я заранее знал, что он попадет. Мяч пролетел прямо в центр, и толпа встретила попадание громким вздохом. Меня охватил восторг. Но тут же я понял, что привлек к себе внимание – сделал то, что Хауэлл настоятельно советовал мне не делать.

Мо подошел ко мне с призами – четырьмя пакетами «Gatorade». Протянув их, он похлопал меня своей гигантской рукой по плечу:

– Неплохо забрасываешь, Энгл, для белого в возрасте. – Потом он наклонился поближе и сжал плечо покрепче: – Дружеский совет. На твоем месте я бы не стал выигрывать в «свободный бросок».

Я кивнул. Когда настала моя очередь, я встал на линию и промазал семь из десяти. Оглянувшись, я посмотрел на Мо, и он подмигнул мне в ответ.

Когда я наконец перевел деньги на свой PAC – и смог найти свободный телефон в шумном холле, – я позвонил своим детям. Я боялся, что расплачусь, услышав их голоса. Я уговаривал себя держаться, чтобы не расстраивать их еще больше. Я изо всех сил заставлял себя поддерживать непринужденную беседу и даже рассказал несколько неуместных шуток про тюрьму. Положенные мне пятнадцать минут протекли быстро. Под конец я напомнил им, что вместе мы преодолеем все неприятности. Повесив трубку, я испытал такую пустоту и отчаяние, что мне срочно потребовалось поговорить с кем-то еще, но пришлось ждать час. Когда мне снова позволили воспользоваться телефоном, я набрал номер матери.