Крестьянин пробормотал что-то неуважительное, помянул Ченстоховскую Божью Матерь и ожёг лошадёнку кнутом. Несчастная кляча вздрогнула и прибавила шагу.

Полевая дорога вывернулась из чащи и зазмеилась лугом. Жаркое июльское солнце вскарабкалось в зенит; лежащий на спине Ярилов разглядел чёрный крестик, застрявший на голубом полотнище: орёл или ещё какой небесный хищник.

Поручик ухмыльнулся и продолжил беседу:

– Так вот, любезный Николай Иванович, никакому вашему литератору двадцать лет назад и в дурном сне не могло померещиться, до каких высот дойдёт стремление человечества самоуничтожиться. Все эти аэропланы, бронеавтомобили, цеппелины! Мортиры размером с Исаакиевский собор! Огромные умственные и технические усилия потрачены не на раскрытие тайн мироздания, не на то, чтобы накормить голодных и излечить больных. Нет! Только самоистребление. Мог ли подобное описать ваш Жюль Верн?

Новоиспеченный прапорщик Коля Ярилов возразил:

– Сочинителям свойственно воображать хорошее скорее, нежели дурное. По крайней мере фантастическим писателям. Потому тот же Жюль Верн сообщал о космических путешествиях, а не об ужасах будущих войн…

– Ха! Из пушки на Луну, как же! Приехали бы вы сюда, голубчик, четырьмя месяцами раньше, в марте пятнадцатого! Просвещённые немцы изволили нам такую бомбардировку устроить из всех калибров – от дыма и пыли пальцев на руке было не рассмотреть. Земля ходуном ходила. Есть у них такая «фрау Берта», так она не очкастых профессоров на Луну запускает, а чудовищные снаряды в шестьдесят пудов – на наши бедные головы. И эти летучие корабли, аэростаты и прочие средства завоевания воздушного океана для чего теперь используются? Только для нашей погибели. Все выдуманные писаками сюжеты обратились человечеству во вред. Воплотились в нашу реальность, но совсем с другой, ужасающей стороны.

– Ну почему же? Не все. Вот, например, английский сочинитель писал о нашествии марсиан на Землю.

– Ну-ну. Это вы Уэллса имеете в виду? Я вам так скажу, дорогой прапорщик военного времени: никакие инопланетные захватчики не способны принести человечеству столько горя, сколько мы сами, потомки Каина…

– Смотрите-ка! – воскликнул Ярилов и поднялся с соломы, которой была выстлана телега. – Разглядел кого-то! Сейчас нападёт.

– Вы про что?

– Да вот же, в небе! Орёл. А может, и ястреб. Спускается.

Сквозь скрип тележных колёс пробился какой-то посторонний звук – непонятное зудение.

– Ах ты ж бога в душу! Это же аэроплан, германский! Бегом, прапорщик, прячьтесь.

Поручик необычайно ловко спрыгнул и порскнул в высокую траву. Ярилов бросился следом, неуклюже споткнулся и с размаху упал: ноздри сразу забил сладкий запах полевых цветов. Перед носом качалась на травинке беззаботная божья коровка.

Зудение нарастало, становилось рёвом; будто гигантский трубач раздувал щёки – всё громче, всё страшнее. И наконец загрохотала барабанной дробью пулемётная очередь…

* * *

– Приват-доцент? Позвольте, вы же должны быть освобождены от службы.

– Ваше превосходительство, я доброволец, – сказал Коля и покраснел: показалось, что это признание прозвучало выспренне.

– Ну что же, это прекрасно, – генерал-майор Бржозовский кивнул седым клинышком бородки, собрав в улыбке добрые морщины у глаз, – славно, когда наша молодёжь не пытается спрятаться в тылу, а в трудное для отчизны время… Гхм. Впрочем, вы, судя по всему, не нуждаетесь в громких словах. Крепость Осовец уже десять месяцев являет собой пример стойкости и мужества, два тяжелейших германских штурма нам удалось отбить. Я рад, что офицерский состав гарнизона пополнился вами, Николай Иванович. Нам такие специалисты, не побоюсь сказать, позарез нужны. Крепость начинал строить сам Тотлебен, так где ещё начинающему военному инженеру снискать почестей и новых звёзд?

Коля украдкой скосил взгляд на непривычные ещё серебристые погоны с единственной звёздочкой и эмблемой из перекрещённых сапёрных топоров. Видел бы папа – обрадовался.

– Я слышал, что вас по дороге от станции обстрелял германский аэроплан?

– Так точно, – сказал Коля, и пережитый страх вновь сдавил желудок, – но без последствий.

– Да, небо тут, к сожалению, не наше. Чужое. Они имеют превосходство в авиации. Как, впрочем, и во многом другом. Что же, будем считать этот неприятный казус вашим крещением. Поступайте в распоряжение командира сапёрной роты.

* * *

Канцелярия сапёров располагалась тут же, в Центральном форте. Ротный ординарец, татарин в выгоревшей гимнастёрке, помог отнести чемодан в выделенную для проживания каморку.

Ярилов оглядел потёки на сырых стенах. Узкая походная койка, колченогий стул, ржавый таз под жестяным умывальником – не «Англетер», конечно. Под потолком едва светилось окошко в ладонь. Выложенный из кирпичей низкий свод давил.

– Склеп, – пробормотал Коля. И тут же утешил себя: – Зато снарядом не пробьёшь. Наверное.

Дверь заскрипела, без стука просунул голову давешний татарин:

– Ходи к капитану. Зовёт.

Ярилов снял очки и начал их протирать чистой тряпочкой, как всегда делал в минуты раздражения. Заметил:

– Голубчик, я ведь всё-таки офицер. Будь добр, обращайся по уставу.

Татарин хмыкнул, кивнул голой башкой:

– Ходи, твоя благородия.

Плохо выбритый капитан, пуча красные глаза, ткнул карандашом в карту:

– Вот, извольте получить первое задание, прапорщик. Следуйте в расположение тринадцатой роты Землянского полка. Необходимо оценить состояние инженерных сооружений на передовой позиции и наметить план фортификационных работ. Ожидается германское наступление. Давно надо было сделать, да дел невпроворот. Сам вторые сутки на ногах. Распишитесь в журнале приказаний, и с богом. Осторожнее, там германец того. Постреливает.

Ярилов, заполняя строчки в потрёпанной тетради, про себя отметил: 23 июля 1915 года. Подумать только, завтра у него день рождения!

А он и забыл.

* * *

Не спалось.

Коптилка из снарядной гильзы лениво дразнилась жёлтым языком пламени, играла замысловатыми тенями на стенах блиндажа.

Ярилов положил карандаш, разминая усталые пальцы. Нечаянно смахнул с самодельного стола жестяную кружку и замер, кляня себя за неловкость.

Ротный перестал храпеть. Пробормотал:

– Перебежками! Живо, по одному с правого фланга, сукины дети…

Повернулся на жёстком топчане и выдал новую руладу храпа с переливами и бульканиями.

Николай осторожно встал со скрипучего табурета. На цыпочках пробрался к сколоченному из шершавых досок шкафу, начал на ощупь искать коробку с чаем. Пальцы неожиданно коснулись гладкого.

Вытащил тонкую книгу на свет. Удивлённо прочёл: Николай Гумилёв, «Чужое небо». Издание Аполлона, двенадцатый год. Надо же, этот бравый командир пехотной роты читает стихи в розовых обложках!