— Чего представлять, — качнула я головой совсем немного, горячие ладони Андрея ее наконец зафиксировали, — я все прекрасно вижу… По глазам.

Свои глаза к тому времени я открыла. В руках я держала другое — железный наконечник ремня, потом нащупала первый крючок и второй, а третий вытащила из трусов, чтобы тот наконец распрямился, пусть со стоном и со скрежетом — Андрей так эмаль себе к чертям собачьим сотрет.

— Не надо… Минета… Тебе и так хреново…

Ну и фантазия у товарища — а это у меня просто ножки подкосились, я не собиралась вставать перед ним на колени.

— Я не дура мешать вино со спермой… У меня и так в крови гремучая смесь алкоголя с недосыпом… А я уже не девочка.

— Зря так думаешь… Шикарно выглядишь… Со сна особенно… Без этого уродского макияжа… Ты и так вся сверкаешь…

— Кроме пупка, да? — попыталась я хихикнуть по-девичьи.

По-взрослому не получалось даже член нормально в руках держать — застрял головкой в том самом пупке…

— О чем мы говорим… — хотела бы я возмущенно мотнуть головой, но не рискнула лишний раз делать резких движений. — Нам ведь совершенно не о чем говорить…

— Давай тогда помолчим… Не пачкай руки…

Я вытерла вспотевшие ладони о его грудь — сухую и горячую, а он — о мои щеки — сухие и горячии. Нужно было пройтись пальцами вверх и сомкнуть руки за его шеей, которая точно сухой не будет. Горячей? Он весь горит — шея же его? А руки — мои? Я начинаю чувствовать или нет? Только ему сделаю хорошо — и? Что дальше?

Сдаться — это поднять руки вверх, отлипнув от его шеи, и избавиться с его же помощью от теплой кофты. Холодно — ну, в натуре ж, холодно: аж до гусиной кожи пробрало, как в детстве. Согреться — только под одеялом. И только в объятиях? Ну это бабка надвое сказала… А кто тут бабка? Бабка кто? Ну уж не девочка точно, поэтому-то от вида голого мужского торса и не завестись. Ни с полоборота, ни с бутылки. Даже восхищение во взгляде бывшего не подлило масла в огонь. Кто сгорел, того не…

Снова эксплуатировал мой мозг Есенина. Когда говорить не о чем, говорите о погоде или литературе, в крайнем случае — вспоминайте стихотворения из школьной программы. Андрей по классике со мной не нежен и не груб — он просто никакой, со мной…

— Здесь холодно, не находишь? — поджала я губы, не обнимая, а лишь касаясь его плеч подушечками немеющих пальцев.

Я действительно не чувствовала ни себя, ни его — вакуум: и в душе, и в теле.

— Смотря кому…

— Мне, — перебила я Андрея и даже наморщила лоб для важности.

Кто бы мне сказал, что я ещё когда-нибудь буду спать с Лебедевым, да ещё вот так, в чужой кухне, я бы ему… Сказала пару ласковых…

— Пойдём в спальню. У меня кровать ещё теплая…

Скорее всего, успела остыть. Я не следила за часами, но общаемся мы точно больше часа… Это только влюбленные часов не наблюдают. Хотя бы настенных. И на потолок не смотрят — только в глаза, а на стену… Лезут бывшие. И заняться скалолазанием мне хотелось сейчас куда больше, чем сексом…

— Обалдел?!

Это был не вопрос, а констатация факта. Вместо ответа, Андрей подхватил меня на руки. Здесь перепланировка, евроремонт, или как он у них теперь называется, но я привыкла к большим пространствам для маневрирывания телом — и откуда у меня может взяться уверенность, что Андрей миллиметровщик… Вдруг им стал — в бытность моим парнем и мужем он постоянно царапал машину: к счастью, только свою. Я, конечно, не машина и не чужая, поэтому постоянно ходила с синяками, когда он пытался разбавлять быт романтикой.

— Отпусти меня!

Я голая, пьяная, но не сумасшедшая.

— Не уроню…

— Но подравняешь! У меня память не как у девочки, я прекрасно помню, что и как ты можешь…

Все еще на руках, все еще смотрю ему в лицо, в глаза, в глубь зрачка, точно в черную дыру…

— Почему, почему все так получилось? — спросил он совсем тихо, одними губами, но я на губы не смотрела, я просто в этот момент задавалась тем же вопросом…

Зачем? Почему? Как? О сексе не думала вообще — как первый, так и последний он будет у нас ужасен. А что было бы, будь у нас все, как у людей, нормальных людей — только первый блин комом, а не вся жизнь…

— Поставь меня на пол…

Я запнулась в конце — хотела сказать “на землю”, но подумала, что на землю с небес он давно меня опустил. Пустила ли я корни на новой земле, вопрос… Возможно, из разряда тех, на которые не требуется отвечать. Почему так вышло? Да потому что дурак и сам дурак, и сама дура… Другого ответа друг другу мы не дадим, никогда. Его просто нет — ни в голове, ни в душе, ни в реальности…

Я не добавила к просьбе “пожалуйста”, поэтому Андрей подчинился приказу. Стою перед ним голая и… Жду. Молчу.

— Почему?

Продолжаю молчать, потому что не понимаю, к чему задан вопрос — ко всему, ко всему подряд…

— Давай ляжем спать и все, — всплеснула я руками очень медленно.

Будто гантели в руках, а не кулаки: сжатые, которые еще и чешутся. Надо съездить кому-то в глаз. Может, в нос. Лучше, конечно, поставить фонарь. Чтобы и дальше все шло по классике. Ночь, улица, фонарь, аптека… Только в аптеке нам ничего не нужно. А в Австрии будет написано “апотека”, но туда я если и зайду, то за таблетками от головы, он больной, дурной и вообще… От этой части тела лучше избавляться посредством гильотины. Французы плохого не посоветуют, они знают толк в любви. А мы своими отрывочными мыслями только с такта друг друга собьем… С толку давно сбили.

— Все?

Удивительно, но в голосе Андрея уже даже не чувствовалось никакого сожаления. А был ли мальчик? Хотел он вообще получить бывшую молодую жену, а теперь старую тетку, в постель? Что это было? Не обещайте деве юной… Он ничего не обещал, это я сама себе напридумывала про какую-то мужскую ответственность.

— Пошли в кровать, там решим…

Судьбы королевств решаются в постели. Неужели мы ни до чего так и не договоримся? Ни одной точки соприкосновения не найдем?

— Ты уже все решила.

И снова в голосе