Анна Иоанновна смотрела на него с некоторой завистью: с недавних пор её стали одолевать недуги, а от лейб-медикусов шума много, толку мало. Хлопочут, хлопочут, но пользы никакой. А тут… в летах, конечно, и при сём — природный богатырь! Грешно завидовать, но перебороть себя трудно.

Императрица вгляделась в лицо Ушакова, тот буквально светился.

— Нешто с доброй вестью пришёл, Андрей Иванович? Коли так — сказывай немедля. Соскучилась я по новостям хорошим. Уж расстарайся, порадуй меня!

— Ты, матушка, сама суди — хорошая у меня весть али плохая. Всё по разумению твоему будет.

И Андрей Иванович приступил к рассказу о сокровищах Сигизмунда. Поведал о двойном предательстве прадеда Юрия Никитича Трубецкого, о Шибае, об Арапе-разбойнике, на поиск коего брошены лучшие люди Тайной канцелярии. В Ушакове пропадал великий рассказчик, почти поэт. Он столь живописно обрисовывал сцены давно минувших лет, что императрица видела их будто вживую. Говорил на разные голоса, сыпал шутками-прибаутками, когда нужно — переходил на трагический лад, иной раз виршами сыпал, кои самому Тредиаковскому[21]сделали бы честь.

Потом смолк, вытер шёлковым платочком выступивший пот с лица.

Анна Иоанновна всё ещё оставалась под впечатлением, она задумчиво смотрела на Ушакова и словно не видела. Очнувшись, строго спросила:

— С Юрием Никитичем разговор уже был?

Ушаков кивнул.

— Был, матушка. Взял я его за жабры, будто сома какого, да всё выпотрошил. Клад тот и по сию пору Трубецкими не троган. Пужались они реликвии древние да вещи ценные на всеобщий позор[22]выставлять. Опасались, что разоблачат.

— Что таперича с этим кладом?

Андрей Иванович не удержался от улыбки.

— В тишине полной выкопан, да в Петропавловскую крепость доставлен. Никому о сём не ведомо, окромя горстки канцеляристов надёжных. Секретарь мой — Хрущов — подсчёт ценным предметам ведёт. Ты его, государыня, знаешь. Он из хохлов будет, а они дотошные. Всё с точностью подсчитает.

— А к рукам ничего не прилипнет?

— Не прилипнет, матушка. Понимает, что ежли я узнаю, головы ему не сносить. В целости и сохранности будет клад твой.

— Благодарствую тебя, Андрей Иванович! Уважил ты меня. Деньги в казне позарез нужны. Фельдмаршалы мои ить знаешь чего удумали — на турку войной идти хотят, Крым собираются взять. Миних прожекты подаёт — один другого ажитажней!

— А ты, государыня, как? Приветствуешь сии прожекты?

— Приветствую, — кивнула императрица. — Порта да ханство крымское давние наши враги. Много кровушки у нас попили. Заканчивать надо то, что Пётр Великий зачинал. Токмо непростое сие дело: деньжищ прорва понадобится, а тут ты… с подарочком! Говори, чего хочешь. Самую большую награду заслужил!

Ушаков лукаво улыбнулся и склонил голову:

— Не за себя прошу, матушка! За Рассею радею! Не токмо у фельдмаршалов прожекты свои есть, и у меня имеются.

Он вынул из кармана свиток, протянул императрице:

— Вот, государыня, зачти на досуге. Есть тут у меня мыслишки кое-какие о новом полезном для России учреждении. Будет на то твоя воля — апробируй!

— Почему на досуге, Андрей Иванович? Мне и сейчас вместно документ твой изучить. Обожди немного, я прочитаю.

Императрица развернула свиток и углубилась в чтение. Закончив, одобрительно кивнула:

— И впрямь, полезное дело ты замыслил! Поддерживаю тебя в сём зачинании. Все бумаги будут готовы сегодня же.

Великий инквизитор встал на одно колено и снова прильнул к руке.

— Спасибо, матушка! Спасибо, что труд мой оценила! Не от меня одного спасибо, а от России нашей!

— Встань, генерал! — строго объявила Анна Иоанновна. — Коль нет в тебе никакой личной корысти, так я сама о достойной награде позабочусь! Решкрипт мой сегодня же появится. А покуда скажи: для сего угодного учреждения надобны и люди соответственные. Есть ли такие на примете?

— Имеются. И надёжные, и умные, и делом проверенные! Приласкать бы их на первых порах, матушка, дабы они полезность свою ощутили… Твоя ласка сторицей вернётся!

— Приласкаю, Андрей Иванович! Обязательно приласкаю! Но и ты к моей просьбе прислушайся.

Ушаков удивлённо развёл руками:

— А когда я не прислушивался, государыня?

— Ты Трубецкого не трожь! Он к преступлениям прадеда своего касательств не имеет. Хотя за то, что клад сей от меня скрыть изволил, я его с должности кригс-комиссарской отставить повелеваю. Иное ему найдём применение.

— Воля твоя — закон!

Я ожидал всякого: Ушаков относился к числу абсолютно непрогнозируемых людей, реакцию его предвидеть было невозможно. Но сегодня он превзошёл самого себя!

За время доклада в его кабинете, куда было велено явиться всей честной компании — то бишь Хрипунову, Турицыну и нам с Ваней, мы трижды успели воспарить к небесам от чувства гордости за безупречную службу, и столько же раз облились холодным потом, когда Андрей Иванович принялся нас «стругать» за выявленные недоработки.

Когда всё закончилось, я так и не мог сообразить, на каком свете нахожусь и что в итоге со мной сделают: наградят через повешенье или расстреляют за проявленный героизм.

Схожие ощущения испытывали и остальные: их лица то начинали мрачнеть, то светлели, и это повторялось раз за разом, в зависимости от того, с какой стороны начинал заход великий инквизитор государства российского.

Слова нет, упрёки были справедливыми, оттого-то язык не поднимался сказать хоть что-то в оправдание.

Убедившись, что мы в нужной кондиции, Ушаков лукаво усмехнулся и завёл другие речи:

— Всё, «скоморохи», польские клады и Трубецкие забыты и мхом поросли!

Мы разом кивнули.

— Нам таперича иные дела больше интересны. Я давеча словом обмолвился, что задумку одну хочу до матушки императрицы донесть. И вот вчера поведал о замысле сём государыне, а она внимательно меня выслушала, да вердикт одобрительный вынесла. Так что планы мои не токмо на бумаге да в мыслях останутся. В жисть воплощать их надобно, а дела сего важного понадобятся люди верные и способные.

Ушаков внимательно оглядел нас. Мы замерли под его пронизывающим рентгеновским взором, подобрались, чувствуя, что сейчас станем свидетелями чего-то необычного, способного изменить наши судьбы раз и навсегда.

Андрей Иванович удовлетворённо кивнул, кажется, мы оправдали его ожидания, и он счёл нужным продолжить: