«Дядя Ваня, ты как сюда попал?»

«Долгая история, Женя. Очень долгая!»

«А я не спешу. Рассказывай…»

Сюрприз был что надо: не ждал, не гадал, что столь экзотическим способом свяжусь с племянником! Да и сам он, узнав, что я теперь обретаюсь в восемнадцатом веке, был потрясён.

«А-балдеть! Как же оно так получилось, дядя Ваня?»

«Спроси что легче. Понятия не имею».

«Ну а всё же?»

«Блин горелый! Я ж говорю: понятия не имею. Меня никто не спрашивал, перед фактом оказался. Лежал-лежал, очнулся и на тебе: восемнадцатый век, бироновщина, времена Анны Иоанновны! Прикол, да?»

«Ещё какой! Я как тебя почувствовал, решил, что у меня шарики за ролики закатились, крышу сорвало. Жаль, ущипнуть не получится».

«Ты лучше девок щипай. Не женился ещё?»

«Скажешь тоже! Я лучше ещё год-другой молодой, красивый и холостой похожу!»

«Оно и верно. Хомут на шею всегда успеешь повесить. Говори, как в голове Ивана оказался».

«Да всё как у тебя было. Предложили в твоём институте поработать, всяких благ пообещали. Я подумал-подумал и согласился. А ты здесь как? Устроился?»

«Нормально я. Нашему общему предку спасибо: помог легализоваться. Я тут с его подачи что-то вроде нештатного сотрудника при Тайной канцелярии с мутными перспективами на будущее. Бегаю, всяких преступников ловлю».

«Здорово!»

«Брось! Ничего такого! Это у тебя романтика в одном месте играет. Всё куда прозаичнее: кровь, грязь, смерть… Ничего хорошего».

«Здесь тоже не весело. Мама из-за тебя переживает сильно. Плакала, в церковь ходила — свечки ставила, молебен заказывала».

«Не за упокой, надеюсь?»

«Скажешь тоже, дядя Ваня! Мы до сих пор верили, что ты живой. Видишь, не ошиблись».

«Спасибо, Женя! Матери передай, что со мной всё в порядке: жив, здоров и ладно. А время… ну и хрен с ним! Считайте, что я уехал куда-нибудь на север за длинным рублём, авось, ещё свидимся».

«Понял. Я как раз хотел спросить — можно ли нашим в институте рассказывать про тебя?»

«Конечно, расскажи! Может, придумают что-то, выдернут меня. Я хоть и пообвык здесь, но дом мой остался там, у вас».

«Понял. Тогда сразу же расскажу профессору Орлову: вдруг что-то подскажет? Было бы неплохо связь с тобой наладить».

«Неплохо, конечно, но как? Я так понимаю, физика процесса следующая: мы с тобой переговариваемся, покуда сознание Ивана выключено».

«Похоже на то».

«Так что мне теперь его периодически чувств решать?»

Евгений мысленно хмыкнул.

«Пожалуй, это перебор».

«Вот и я так думаю. Ладно, поскольку я тут застрял на бог весть сколько времени — мне, наверное, помощь от тебя потребуется».

«Какая, дядя Ваня?»

«В первую очередь информационная. Всё, что знаешь об этом времени — выкладывай».

«Всё?!»

«Именно. Любая мелочь может пригодиться».

«Смотри, дядя Ваня, сам напросился».

Телепатическое общение позволяло обмениваться обширными пакетами информации, и за несколько минут Иван загрузил меня основательно, я уже начал бояться, что распухну от обилия событий и дат, а также многочисленных версий одного и того же: как водится, у двух историков всегда три мнения. Тогда я решил сконцентрироваться на фактах, а интерпретация — дело десятое и не больно-то нужное.

Сеанс связи прервался: Иван очнулся и пришёл в себя. Жаль, я не успел напоследок попрощаться с племянником, но тут от меня ничего не зависело, спасибо хоть за такую весточку из моего прошлого.

Сначала я увидел глазами Ивана смутную картинку, которая постепенно фокусировалась и становилась чётче.

Он лежал на деревянной лавке в совершенно незнакомом тёмном помещении, единственным источником света был огарок сальной свечи. Пламя дрожало, отбрасывая на стены причудливые тени. Пахло чем-то спёртым, душным.

«Землянка», догадался Иван.

— Очнулся, сокол ясный?

Канцелярист поднял голову. На него участливо смотрела совершенно неразличимая рожа, виднелись только два глаза с застывшей в них смешинкой, да ослепительно белые в темноте зубы.

— Ты моих добрых молодцов прости. Не со зла они тебя так приголубили. На-ка, попей.

Рожа протянула ему ковшик. Иван сделал послушный глоток. Вода была тёплой, отдавала болотом и тиной, но канцелярист пил её, словно нектар, будто бы растягивал удовольствие, а в самом деле размышлял над тем, что предпринять. Неясным было одно: подозревают его или всё прошло как надо, разбойники лишь осторожничали. Радовало то, что руки не связаны. Доверяют или… или ничего не боятся.

— Напился?

Иван кивнул, возвращая посудину.

— Водица тут нескусная, ну да мы чай не графья какие. Нам и такая сойдёт, — весело проговорила рожа.

— Вырви Глаз где? — хотел спросить уверенно, но получилось блеянье как у овцы.

— А что Вырви Глаз? — удивилась рожа. — Как был с бельмом, так и остался. Увидишь его скоро.

— Я сейчас хочу.

— Пошли, коль такой скорый.

Они выбрались из землянки. Иван обвёл глазами местность: да уж… расстарались разбойнички, в самой глухомани обустроились, кругом болото, кочки да чахлые деревца, а в самой середине островок.

Рожа, оказавшаяся всамделишным арапом, подвела его к краюшку берега, махнула вдаль рукой:

— Тама твой Вырви Глаз. На донышке булькает.

У Ивана непроизвольно сжались кулаки: заподозрили, гады!

Арап усмехнулся:

— Брось, соколик! Я тебя укрепить хочу: никто смертушки твоей не желает. Хотели б утопить, давно бы сие сотворили.

— А Вырви Глаз? С ним пошто так обошлись?

— Полно тебе об ём убиваться! Было б за что переживать! Парень ты молодой, здоровый… о другом тебе думать надобно. О бабах, скажем. Я в твоих летах токмо об них думал, и они по мне с ума сходили. Тянуло их ко мне с жуткой силою. Ить не просто с сиволапым лапотником махаться да аморы крутить, а словно с заморским гостем каким! Нравилось им обличье моё чёрное.

Арап ухмыльнулся.

— Всё равно дядьку Алехана жалко! — поканючил Иван.

— И мне жалко, чай не первый годок знакомы! Но ничего не поделаешь: наследил он изрядно — сказывали, что его ажно Тайная канцелярия ищет. Сам посуди — на кой нам така обуза?! Куда легче его к архангелам спровадить. А ты молодой, зелёный, никто о тебе знать не знает, ведать не ведает. Авось пригодишься.

— Пригожусь, дядечка, — жалобно пробормотал Иван, лихорадочно думая, как выкрутиться.