Старухи выбирались на воздух и застывали стаей грязных ворон. Они смотрели на Адама и Дарью, перешептывались и чего-то ждали.

– Мне тяжело контактировать с людьми.

Сестра этого не понимала. И родители постоянно пеняли Адаму за черствость. Они были другими, нормальными, и в итоге вышло, что по отдельности всем лучше.

Адам шлет им открытки.

И когда придет срок, он похоронит их за счет заведения.

– Надеюсь, эту информацию ты оставил при себе, – Дарья потянула Адама от церкви.

Он сказал. Сестре. А та начала кричать. Она весьма эмоциональна. Адаму сложно иметь дело с эмоциональными людьми.

– Раньше почему не сказал? Хотя ладно, сама могла бы поинтересоваться. Конфетку хочешь? Шоколадные, – Дарья достала трюфель в золотой фольге и тут же спрятала его в карман, пояснив: – Как-то неудобно на похоронах конфеты жевать.

Непоследовательность действий свидетельствовала о высокой степени эмоционального напряжения.

– А он со мной не поздоровался. Ну Васька то есть. Кивнуть кивнул, но так, сверху вниз глядя. Он думает, что я ему мешаю. Чушь, конечно. Сами же не справляются? Не справляются. Значит, любая помощь на руку.

Колокольный звон оборвал Дарьину эскападу. И Дарья замолчала, прикусив рукавицу. Из церкви потянулись люди. Адам попятился, но заставил себя остановиться. Теперь нельзя бежать.

Он вдохнул дым и запахи, пропустил Переславина, на широком плече которого лежал гроб, и других, незнакомых людей, чьи лица были одинаково печальны. Он позволил Дарье увлечь себя в хвост процессии и не отмахнулся, когда с другой стороны появилась Анна.

Так даже легче.

Церемония шла своим чередом. Время резало пространство на куски, и только сердце в груди громыхало громко, забивая все прочие звуки.

Музыка стихла. Гроб беззвучно опустили в яму. И Переславин, окаменевший лицом, бросил горсть земли. Ледяная крошка ударилась о дубовый ящик. И Адам дернулся от этого звука, повернувшись вправо.

Ягуару снился свет. Солнце, приблизившись к земле, смотрело в его глаза и ждало ответа. Жар его прожигал до костей, и, когда Ягуар сумел отвести взгляд, он увидел, что кожа его горит. Она слезала лоскутами серой ткани, обнажая розовые мышцы, и те, в свою очередь, серели, трескались и осыпались. Пепел летел по ветру, и солнце добралось до костей. Оно съело белые мешки легких и красную, полную крови, печень, и ласковые руки обняли сердце.

– В тебе нет страха, – сказало Солнце.

– Я знаю, – ответил Ягуар, чувствуя, что вот-вот умрет.

– Но я не могу принять тебя.

– Почему?

– Еще не время.

– Почему?!

– Еще не время, – эхом отозвалось солнце и погасло. Великая тьма окутала раны, восстанавливая плоть. Ягуар рыдал.

Он проснулся в слезах и, сидя в кровати, долго не мог успокоиться. Не время… когда же наступит время? Когда он, последний Ягуар, забытая тень, сможет уйти? Сидя в ванной под холодным душем, он смывал обиду. Он просто нужен. Сейчас. Здесь. Чтобы другие могли жить. Чтобы Егор открыл глаза. И Великое Солнце обязательно наградит его за терпение.

Залив кукурузные хлопья молоком, Ягуар заставил себя есть, хотя тело отказывалось принимать пищу. Стакан свежевыжатого апельсинового сока завершил завтрак.

Собирался он тщательно. Выглаженная загодя рубашка еще сохранила специфический аромат, который остается после соприкосновения ткани с раскаленным железом. Шелковый галстук змеей скользил по ладони. Квадраты запонок скрепили жесткие манжеты.

Но лишь надев пиджак, Ягуар посмел взглянуть в зеркало.

Маска человека сидела идеально.

Он покинул дом в четверть двенадцатого, а спустя полчаса уже вышел из такси у кладбища. В руках Ягуар держал шесть белых роз, перевязанных черной лентой. Шофер косился на цветы и ленту, но с вопросами не приставал. И Ягуар вознаградил его за сдержанность.

Деньги давно не имели значения.

Сыпал снег. Мелкий и злой, он заметал дорожки и пластиковые венки, скрывал жухлую сырую траву и пустые бутылки. Ягуар старался смотреть прямо перед собой. Хрустел лед. Сквозь тонкую подошву ботинок проникал холод, и уколы его были предупреждением: осторожнее, зверь.

Он осторожен.

И солнце отводит глаза наблюдателям, позволяя просочиться на территорию кладбища. Тень скрывает Ягуара. Страха нет. Он знает, как и куда идти, чтобы остаться незамеченным.

Достигнув развилки, Ягуар позволил себе бросить взгляд налево, где уже собралась толпа в одинаковых траурных одеяниях. Хрипела труба, дребезжали тарелки, и толстая ворона с удивлением наблюдала за людьми. Ей, вороне, был непонятен смысл происходящего.

Ягуару хотелось подойти ближе, заглянуть в массивный гроб из беленого дуба, убедиться, что люди не потревожили вечный покой невесты бога.

Но он сдержал порыв и заставил себя пойти по другой дорожке. Он остановился у какой-то могилы, памятник на которой был достаточно высок и широк, чтобы заслонить Ягуара от любопытствующих, ежели таковые найдутся.

В морозной тишине звуки разносились далеко. Бессмыслица надгробной речи, вязкий вой молитвы, причитания и скульптурная неподвижность некоторых людей.

Массивный мужчина в черном костюме. У мужчины грубое лицо с тяжелыми лбом и подбородком. Глаза будто вдавлены в череп, а уши, напротив, оттопырены. Он уродлив и силен, и эта мощь, скрытая под английской шерстью наряда, завораживает Ягуара.

Но мужчина чувствует взгляд, и Ягуар отступает в тень чужой могилы.

Нет, с этим не справиться. И солнце уже получило воина. Следует искать жреца.

Пустые лица. Мгновенье, чтобы оценить пепельноволосую женщину со строгим лицом и вторую, яркую, как птичка-колибри. Многоцветный наряд ее неуместен на похоронах, однако не выглядит раздражающим. Эта женщина нравится Ягуару. А мужчина, которого она держит за руку, заставляет замереть.

Высок. Строен. На лице его выражение отрешенное. А над головой пляшет солнечный нимб. Ягуар знал, что никто из людей, собравшихся на кладбище, не видит этого нимба. Если бы и видели, вряд ли бы они поняли истинный смысл его.

Вот избранный, который достоин чести взойти на небо. И Солнце, соглашаясь с мыслями Ягуара, тронуло затылок ласковой горячей лапой.

Мужчина обернулся. Он видел Ягуара. И определенно знал, кого именно видит. В глазах не было страха, и Ягуар поклонился. Жрец ответил едва заметным кивком.

Он был готов к встрече.

Рисунок Лиска нашла на полу. Говоря по правде, она не искала, вошла в комнату и увидела, что лист лежит. Еще подумала, что сквозняки по квартире ходят. Лиска лист подняла и увидела то, чего, будь у нее выбор, не хотела бы видеть.

Рисунок был смешон и схематичен. Путаные линии, кривые тени, из-за которых лицо искажалось до неузнаваемости, однако Лиска все равно узнала его. По этому рисунку создавали фоторобот. И получился он неуклюжим, неправильным, оставил Лиске место для сомнений. А вот сейчас сомнения окончательно рассеялись.