— Я все сделаю, ярл, — с готовностью кивнул Инегельд. — Сдается мне, что этот князь и сам не горит желанием отдавать свою дочь... Кто мы для них? Они называют нас норманнами, считая бродягами и разбойниками.

— Не горит желанием? — неожиданно вскричал Стейнар, вскакивая со скамьи и посмотрев на собеседника со вспыхнув­шей безотчетной злобой. — Этот князь будет лежать у моих ног, если он только...

— Не сердись, ярл, — попытался успокоить его Инегельд. — Я не это имел в виду... — он смутился, не зная, чем усмирить злобу ярла. — Ты же сам сказал, что тебе не нравятся то, как Рагнар влюбился в какую-то девицу.

— Мне не нравится, потому что в этом есть что-то кол­довское, — пояснил, успокаиваясь, Стейнар. Он сел и подлил себе эля. — Я знаю, сколько девушек в округе смотрят на Рагнара, но он не приметил ни одну. И вдруг влюбляется с первого взгляда. Как будто она вся из золота. Хотел бы я по­смотреть на нее...

* * *

Ободренный своим будущим участием в плавании по Свейскому морю, Олаф целыми днями упражнялся с мечом и секирой, как будто отправлялся в набег. Но Хафтур смотрел на него глазами, в которых светились радость и одобрение. Он-то куда лучше и Олафа, и Рагнара знал о том, что любой выход в море — это риск. Что их ждало там, о том знали только норны. Двадцатилетний Олаф был такого же роста, что и Рагнар. Но старший сын ярла явно шире в плечах и тяжелее. Оба были красивы, но каждый — на свой лад.

Их мальчишеские драки ушли в прошлое, но Рагнар по- прежнему держался с Олафом с легким высокомерием, хотя они общались гораздо чаще, чем раньше.

Но Рагнар держался как будущий ярл и совсем не хотел, чтобы Олаф Рус забывал об этом. Угловатый, по-девичьи стройный Бриан относился к обоим одинаково ровно, и никто не смог бы уверенно сказать, что Рагнара он любит больше, чем Олафа, ведь последний никогда не подчеркивал своего физического превосходства. К Бриану он питал почти брат­ские чувства. Это был второй человек для него после Хафтура, а третьим неизменно оставался финн Айво. Хотя тралям запрещено было носить весло и оружие, Стейнар-ярл, помня о его привязанности к Олафу, решил отправить его вместе ним и Рагнаром. Размышляя о превратностях судьбы, ярл вспомнил о том, что Айво неплохо владел луком, а это могло пригодиться. И тогда он решил дать ему свободу. Теперь финн не был рабом. Радостный Айво поклялся Стейнару в верности и любви.

— Я умру раньше, чем твои сыновья, ярл! — сказал он, преклонив перед ним колени.

Дочь ярла, Ингрид, стала еще красивей, но теперь она была дальше от Олафа, чем когда-либо. Ее ждало свое бу­дущее. Стейнар искал для нее подходящего мужа, чей род был не хуже его собственного. По преданию, скандинавские конунги вели свою родословную от самого Одина, хотя все это терялось где-то в темных глубинах далекого прошлого, каждый считал, что именно его род — самый древний, близкий богам. Ни один из предков Стейнара-ярла, насколько он знал, не был конунгом, однако он полагал, что его предки ничуть не хуже остальных. Тех, кто правил в Фолде, Хедемарке и других областях Норвегии. Ингрид теперь относилась к Олафу, как к своей первой девичьей любви, временами при­зрачной, временами — реальной, но безвозвратно ушедшей в прошлое. Сам Олаф принял это со спокойствием человека, не привыкшего многого требовать от жизни. Он был такой с детства, когда одиночество крови стало его уделом. Он был свой и не свой. Он был близок и далек, так как никто в селении не знал его настоящих родителей, а это всегда на­кладывает особую печать на человека. Тайна его появления теперь мало кого интересовала здесь, но она по-прежнему оставалась тайной.

Оставалась она тайной и для него самого. Загадочный Хреггвид обрел реальные черты. Но этого человека уже давно не было в селении. О том, что же произошло с ним и его родственником, знали немногие. Но они молчали. Олаф не знал, как же ему отыскать нить истины.

Единственный человек, который мог открыться ему, — Хафтур. На вопрос о Хреггвиде ответил, что только слышал о нем, но никогда не был знаком.

— Зачем тебе он? — прищуренный взгляд старого викин­га, казалось, проникал в самую душу Олафа, и лгать было трудно.

— Мне говорили, что... его родственник бывал в Стране Городов, Гардарике... — ответил юноша, сознавая, что Хафтура обмануть не удастся.

— Я мог бы спросить, кто говорил тебе, но не стану. — Хафтур раздумывал. — История та темная, и лучше тебе не допытываться правды. Какой в этом прок? Больше всех об этом знают мертвецы, но у них не спросишь...

* * *

Построенный из дуба «Око дракона» был хорошо оснащен, и число гребцов можно было довести до сорока. Ярл Стейнар сам набирал команду, но Рагнар неизменно присутствовал при этом. Ему хотелось лично ознакомиться с каждым, кто собирался плыть с ним по Балтике.

Им нужен был человек, проводник, тот, который знал до­рогу. И вскоре у Стейнара объявился некий Ульберт, прослы­шавший о том, что ярл ищет человека, ходившего под парусом по Балтике. Старый Хафтур бывал там давно и многого уже не знал.

На вид Ульберту было чуть больше тридцати зим. Он был высок, мускулист, носил небольшую бородку и спадавшие до плеч волосы цвета каштана. Сказал, что отец его — свей из Упсалы, а мать — из Фрисландии. Несколько зим он провел в Альдейгьюборге, знал все южное побережье Балтики, от датских островов до земли балтов и пруссов, как свои пять пальцев.

— Плыть туда, самое большее — дней семь, — сказал он Стейнару. — Но если поймаем ветер, то и быстрее.

— А знавал ли ты в Альдейгьюборге ярла Рерика? — Стейнар испытующе посмотрел на него.

Но Ульберт не отвел взгляда. В нем чувствовался человек предприимчивый и мужественный.

— Много слышал о нем, но знаком не был. Он ведь уже умер. — Ульберт помолчал. — Его знал отец мой, еще когда Рерик ходил во Фрисландию, откуда родом моя мать.

— Готовься к отплытию, Ульберт, — напутствовал его Стейнар. — Если все пройдет удачно, я добавлю тебе еще со­рок мер серебра.

— Благодарю тебя, ярл. — Ульберт склонился перед ним.

* * *

Когда до отплытия оставался один день, Олаф не находил себе места. Чувствовал он потребность посетить Эгиля. И вече­ром, когда большинство викингов бражничали или предавались утехам любви перед долгим путешествием, он направился к лачуге Эгиля. И, как это частенько бывало, встретил старика у самого дома, поймав себя на мысли, что в дом Эгиль никого не пускал.

— Давненько не видел тебя, Олаф. — Старик, весь какой-то ссохшийся, бледный, тем не менее смотрел на него с по­разительной живостью и вниманием.

И Олаф почувствовал, что Эгиль как всегда, обо всем до­гадывается. И слов никаких не нужно.

— Плывем мы за невестой Рагнару, Эгиль.

— Знаю, — усмехнулся старик. — Не все оттуда вернутся. И будет многим тяжело.

— Никто не может рассказать мне о Хреггвиде, — начал Олаф. — И больше всего меня заботит, что я могу погибнуть, но так ничего и не узнаю о своем отце.