Когда он взошел на помост, крик стал оглушающим. Толпа начала скандировать его имя: «Катилина! Катилина!». Молодые люди прыгали вокруг меня, размахивая руками. Мне даже показалось, что вся толпа без исключения поддерживает его, а проклятия адресованы его соперникам. Цицерон тем временем отошел в дальний конец возвышения и отвернулся.

Наконец Катилина скрылся в Вилле Публике вместе со своими соперниками, и началось голосование. Возле «овечьего загона» уже собрались богатые граждане, которые голосуют в первую очередь. Возле входа каждому избирателю давалась табличка и стиль, чтобы он написал имя кандидата. В конце ряда стиль забирали, а таблички опускали в урны. Потом подсчитывали голоса внутри каждой центурии. Общий выбор центурии считался за один голос. Всего было более двухсот центурий, и из них более сотни составляли два самых богатых класса римлян. У низших классов было больше индивидуальных голосов, но гораздо меньше центурий. Самые бедные, составляющие большинство римского населения, и вовсе делились на пять центурий. Зачастую перед тем, как они прибывали на выборы, голосование уже считалось состоявшимся и их вовсе не допускали к урнам, поэтому они приходили не столько ради участия в выборах, сколько ради интересного зрелища, если вообще приходили.

Мы нашли тенистое место и присели возле западной стены Виллы Публики. Я объяснил все эти тонкости Метону, как вдруг Билбон, почесав голову, спросил:

— А вы, хозяин, к какому классу принадлежите?

Я искоса посмотрел на его бычье лицо, но Метон подхватил его вопрос.

— Да, папа, к какому? Ты мне никогда не говорил.

— Потому что я уже давно не утруждал себя выборами.

— Но ведь ты должен знать.

— Ну конечно. В этом году благодаря наследству Луция Сергия мы переменили класс. Когда-то мы относились к пятому — то есть всего на ступень выше бедного, а сейчас относимся к третьему, как раз после богатого, как и те семейства, которые владеют одним поместьем и проживают в городе.

— А с какой центурией мы голосуем?

— Если бы мы голосовали, то пошли бы со второй центурией третьего класса.

— И я бы мог проголосовать?

— Смог бы, если… — проворчал я.

— Так я хочу посмотреть на это.

— На что?

— На то, как голосуют члены второй центурии третьего класса.

— Но зачем тебе?

— Пап… — сказал он таким же тоном, что и прошедшей ночью.

— Ну хорошо. Не нужно торопиться, еще далеко до полудня, и первые два класса не закончили голосование. Потом настанет черед всадников, составляющих свой особый класс из восемнадцати центурий, и только потом — очередь третьего класса. Для начала у нас есть немного еды и вина, а затем мы отправимся искать свою центурию. Тогда толпа немного поредеет; люди устанут от жары, пыли и суеты.

Это было неправдой, так как, когда мы отправились искать центурию, толпа, казалось, даже увеличилась. Никто не скучал, напротив, все были возбужденными больше обычного. Мне это показалось похожим на внезапный порыв ветра перед бурей. Люди беспокойно суетились вокруг, чего-то ожидая.

Наконец-то объявили очередь третьего класса. Возле «овечьего загона» собралась группа людей, одетых лучше, чем большинство из толпы, но менее изысканно, чем землевладельцы из всадников или купцы. Первая центурия шла через первый ряд веревок, вторая через второй и так далее.

— Вот, — сказал Метон, — вот где наша центурия, не так ли?

— Да…

— Пойдем, папа, я хочу посмотреть!

Мы подошли к скоплению людей, которое медленно продвигалось к «загону».

— Но, Метон, здесь нечего смотреть…

— Только для граждан, рабы в сторону! — сказал один из стражей возле входа. Он смотрел на Билбона, который кивнул и отошел.

— Но не стоит, — запротестовал я. — Мы ведь только…

— За Катилину! — прошептал некий голос в мое ухо. И в это же время мне в ладонь упала новенькая монета.

Я оглянулся и увидел одного из тех наемников, что шныряли в толпе; по-моему, он работал на Красса. Он меня тоже узнал.

— Сыщик! А я-то думал, что ты навсегда уехал из Рима.

— Так и есть.

— И что ты никогда не голосуешь.

— Не голосую.

— Ну что же… — сказал он и выхватил монету у меня из рук.

Оказалось, что толпа подпирает меня со всех сторон и неуклонно направляет ко второму ряду «загона».

Метон шел впереди меня. Он задумчиво смотрел на монету, зажатую у него в пальцах.

— Метон, нам нужно…

— Но, папа, мы уже почти пришли.

Так и было. Не успел я оглянуться, как нас остановил усталый охранник, держащий свиток и внимательно осматривающий Метона.

— Семейное имя? — спросил он измотанным голосом.

— Гордиан, — ответил Метон.

— Гордиан, Гордиан… да, вот он. Не так уж и много вас. А кто ты? Ты выглядишь слишком молодо.

— Мне шестнадцать лет, — запротестовал Метон. — Уже со вчерашнего дня.

— А, ну да, конечно, — подтвердил охранник, разглядывая список. — Вот тебе табличка, а вот стиль. А ты — Гордиан-отец? — спросил он, глядя на меня.

— Да, но…

— Вот и тебе табличка и стиль. Следующий!

Вот так и оказалось, что меня, словно овцу в загон, направляют к избирательной урне. Идущий впереди Метон что-то судорожно черкал на своей табличке. Мы продвигались медленно. В конце ряда охранник собирал стили и наблюдал за тем, чтобы мы опустили таблички в урну. Когда настала моя очередь, он как-то странно посмотрел на меня.

Возле выхода из «загона» нас уже поджидал Билбон. Я облегченно вздохнул и услыхал голос позади меня:

— Эй, гражданин! С бородой!

Я повернулся.

— Да, ты!

Охранник достал мою табличку из урны и протянул ее мне.

— Ты ошибся, гражданин! — засмеялся он. — В списке кандидатов нет человека по имени Немо.

Я пожал плечами.

— Все равно я голосую именно за него.

Метон ни за что бы не сказал, за кого он проголосовал, говоря, что это секрет, но по его унылому виду выбор его был очевиден — объявили, что наша центурия проголосовала за Силана. Так он получил первый урок в качестве избирателя.

Многие в толпе тоже выглядели разочарованными, когда позже объявили, что пятому классу и свободным беднякам не стоит голосовать — результаты уже не изменить. Победили Силан и Мурена. Оптиматы добились своего — консулы представляли их интересы. Во второй раз за два года Катилина проиграл. Вокруг я слышал возгласы недовольства и тихие проклятья. В воздухе нависла скрытая угроза.