– Ему нужен отдых. И потом – у лошадей нет чувств. Неужели ему всегда необходимо возражать ей? Бренна стала молиться про себя, в который раз прося у Бога терпения и помощи, чтобы не раскричаться на него сейчас же.

Коннор снял уздечку с крючка, попросил Дэвиса вывести выбранную им лошадь во двор, потом прислонился спиной к стойлу, скрестил руки на груди и наконец соизволил посмотреть на Бренну.

Он не сказал ни слова, пока Дэвис не вышел.

– Ну и что ты хочешь? – нетерпеливо поинтересовался он.

– Знаешь, я очень удивилась: почему ты не попрощался со мной? Ты вообще-то собирался это сделать?

Голос Бренны дрожал и выдавал сильное волнение. Коннору казалось, он знает его причину. Жена ожидала извинений от него в это утро и не дождалась. Как женщина сообразительная, она догадалась, что он не собирается просить прощения. Что ж, она сделала верный вывод. Да, прошлой ночью он вел себя как дикарь. Ее переселение в другую спальню и должно было означать его извинение. Вообще-то умная жена сразу догадалась бы об этом, испытав благодарность и облегчение.

Но похоже, Бренна не чувствовала никакого облегчения, и Коннор решил, что она еще не знает о его великодушном жесте. Но муж не собирался тратить время и объясняться с женой. Его ждал Алек. Если Бренна хочет с ним поговорить и выслушать его доводы, пожалуйста, он, Коннор, готов, но только когда вернется.

– Обычно я уезжаю не прощаясь.

– Но теперь ты женат. Ты должен сказать жене «до свидания».

– Еще хочешь дать мне какие-то указания?

– Ты собираешься вернуться?

– Бренна, я живу здесь, это мой дом, и я, конечно, вернусь. Ты только поэтому меня задерживаешь?

– Нет. Я хотела поговорить о другом. Я буду тебе очень благодарна, если ты не станешь меня перебивать, пока я не закончу.

– Ну, говори, – с досадой разрешил Коннор. Бренна стиснула зубы, услышав его тон.

– Я только что узнала, что ты переселил меня в другую спальню. Может быть, ты выслушаешь, что я об этом думаю? Во-первых, я хочу получить твое разрешение говорить свободно.

– Незачем спрашивать, когда мы одни. Говори все, что хочешь, только поскорее.

– Да, я буду краткой. – От волнения голос ее упал до хриплого шепота.

– А ты не можешь подождать моего возвращения? Тогда и поблагодаришь… Черт побери, что такое с твоим глазом? У тебя веко дергается.

Бренна предпочла не обращать внимания на мужа, но все-таки бросила взгляд через плечо, далеко ли она стоит от двери, за которой начинается безопасная территория. Дверь была прямо у нее за спиной, и, глубоко вздохнув, словно обещая: ну, сейчас ты у меня получишь, – она решила быстро высказаться и тотчас ринуться к выходу. На всякий случай Бренна заранее подобрала юбки и лишь после этого дала полную волю гневу, излив его на мужа.

Она больше не улыбалась.

– Я вовсе не собираюсь благодарить тебя, Коннор. Но скажу все, что думаю о твоем бесцеремонном решении переселить меня в другую комнату. Я считаю, что ты презренный человек! Ты злая, ничтожная, надменная, бессердечная, подлая свинья! Как ты осмелился намеренно оскорбить меня? И это после нашей прекрасной, страстной ночи? Ты ведешь себя так, что я начинаю думать, что я вышла замуж за настоящего козла! Так знай, мне никогда не оправиться после такого оскорбления! Ты разбил мне сердце. Я никогда не прощу тебя!

Вообще-то ей стоило остановиться, хотя бы после вполне ясной реакции на слово «свинья». Коннор стиснул челюсти, и Бренна прекрасно поняла, что это значит, но уже не могла замолчать. Оскорбления сыпались на голову Коннора одно за другим. Она бы не сумела повторить все, что успела наговорить, но точно помнила, что в запальчивости обозвала его среди прочего лошадиной задницей. Коннор так сильно обидел ее, что она с удовольствием влепила бы ему пощечину. Конечно, было ребячеством самой опуститься до его уровня, но она ничего не могла с собой поделать. И остановиться тоже не могла.

Дальнейшее не сулило ей ничего хорошего. Разве что расстояние, на котором Бренна находилась от мужа, да дверь за спиной могли ее спасти. Глаза Коннора, сперва ошарашенные, при слове «свинья» загорелись огнем. Договорить ей он не дал. Бренна повернулась, заметив, как что-то метнулось за спину, и до слуха ее донесся щелчок дверной задвижки. Она отпустила юбки, рванулась к двери и попыталась открыть ее, но Коннор схватил жену за руку и потащил обратно. Она ничего толком не успела сообразить – слишком уж быстро все произошло. В одну секунду он оказался возле стойла и замер там будто привязанный. А в следующий миг он уже волок Бренну в глубь конюшни.

– Боже милосердный! – взмолилась она.

– Если ты хочешь помолиться вслух, то делай это на каком-нибудь одном языке. Богу нравится гэльский.

Но молитва ее не была услышана, он еще крепче вцепился ей в руку, потащил в пустое стойло за углом и закрыл ворота.

Бренна увидела глаза мужа и попятилась к стене, пока через ткань платья не ощутила шершавость досок. И поняла, какая она на самом деле трусиха. Чувствуя, что она не в силах отступить даже на шаг от прочной опоры, она неимоверным усилием воли заставила себя спокойно сложить руки на груди и изобразить на лице полную безмятежность, ожидая, когда ее начнут душить. Конечно, лучше бы этого избежать, но как? Коннор загородил собой выход.

Похоже, Коннор немного успокоился, но Бренна понимала, что он не отступится от нее, пока они не выяснят отношения. Ей надо взять себя в руки. Конечно, муж в ярости, но она была уверена, что он не тронет ее, а скорее всего накажет словами. Но именно это и повергло ее сейчас в ужас.

– Повтори-ка еще раз, что ты мне сказала, – попросил он обманчиво спокойно.

– Нет уж, спасибо.

– Я настаиваю, Бренна. Я хочу услышать каждое слово еще раз. – Коннор оперся о косяк, держась за ворота стойла. Он дал ей понять, что готов ждать сколько угодно.

Бренне не нравился его угрожающий тон, но она не осуждала его за ярость – она выпалила столько непростительно обидных слов! Впрочем, извиняться она не собиралась. Бренна не верила в абсолютную бессердечность мужа, но он слишком глубоко ранил ее.

– Боюсь, я не смогу выполнить твою просьбу. Я почти все забыла. Правда, насколько помню, я упомянула, что ты разочаровал меня, – добавила она, кивнув в подтверждение собственной искренности.

Но он не поймался на этот крючок.

– Я хорошо помню, что меня назвали свиньей.

– Разве?

– Ты прекрасно знаешь, что это так. Меня назвали свиньей, и на двух языках.

– Неужели? – Да.

– Ну, я поторопилась, погорячилась, возможно, и сказала что-то такое.

– Ты говорила со злобой.

– Ты же сам разрешил мне говорить свободно. Тон его стал резче.