— Кхм, Тимофей Васильевич, вам бы лекции читать. Как у вас всё гладко и правдоподобно звучит. Не хочешь, а поверишь, что во всём наши островные друзья виноваты, — перебивая меня, произнёс генерал-губернатор. — Недаром, мне государь написал, чтобы я присмотрелся к вам, отмечая ваш нестандартный взгляд на обычные вещи.

— А я жалею, что мне в своё время никто такой лекции не прочитал. Но лучше поздно, чем никогда. Продолжайте, Тимофей Васильевич, — это уже произнёс Николай.

— Из ещё наиболее разрушительных тезисов, я бы отметил ещё следующие, — по листку, который держал в руках зачитал. — «Требуем уничтожения брака как явления в высшей степени безнравственного и немыслимого при полном равенстве полов, а, следовательно, и уничтожения семьи, препятствующей развитию человека, и без которого немыслимо уничтожение наследства». Если это сделать, то будет разрушена первичная ячейка любого общества, а затем и само общество. Ну а чтобы разрушить нравственные устои и православную веру, Заичневский пишет: «Мы требуем уничтожения главного притона разврата — монастырей, мужских и женских… Имущества, как их, так и всех церквей должны быть отобраны в пользу государства и употреблены на уплату долга внутреннего и внешнего».

Я замолчал и потянулся к стакану, чтобы промочить квасом горло. Сильное волнение, буквально выжигало слюну во рту. Цесаревич и генерал-губернатор, не произнесли ни слова, дожидаясь, пока я сделаю пару глотков, и поставлю стакан обратно на стол.

— Хорошо, что крестьяне, о которых так ратует господин Заичневский, не поддержали эту программу. В Польше, где восставшими была в основном шляхта, крестьяне принимают активное участие в поимке шаек повстанцев. В России «ходоков в народ» крестьяне также сами вяжут и приводят в полицейские участки. Но идеи Заичневского пусть не сразу, но находят последователей. В шестьдесят шестом году по государю промахиваются Каракозов, а шестьдесят седьмом поляк Березовский. Между тем, на русскую революционную сцену вслед за кровавой «Молодой Россией» выходят новые персонажи. Летом шестьдесят девятого года в Женеве увидел свет «Катехизис революционера», написанный Сергеем Геннадьевичем Нечаевым, — я начал перебирать листы в папке, чтобы найти этот катехизис.

— Не ищите, Тимофей Васильевич. Эту папку с бумагами оставите после доклада мне, — произнёс цесаревич. — С интересом перечитаю, не только ваш доклад, но и все собранные материалы.

— Я бы тоже потом ознакомился, если не возражаете, Ваше императорское высочество, — вставил свои пять копеек барон Корф. — Действительно интересно. Все события происходили у меня на глазах. Но каждое по отдельности. А общей картины я не видел.

— Не возражаю, Андрей Николаевич, — произнёс Николай. — Продолжайте доклад, Тимофей Васильевич.

— По Нечаеву могу сообщить, что по данным представленным штабс-ротмистром Савельевым, тот в шестьдесят девятом году в Женеве встречался с Бакуниным, Огаревым. От последнего получил некоторую сумму денежных средств, с которой вернулся в Россию и основывал революционное «Общество народной расправы», главной задачей которого объявляется террор с целью полного уничтожения государственности Российской империи. После убийства члена своей организации Иванова скрывается за границу, бросив всех своих товарищей по революционной борьбе. Вновь получив деньги из фонда Герцена, начинает издавать журнал «Народная Расправа» и возобновил издание «Колокола» совместно с Огарёвым и Бакуниным. Если учесть выводы, которые были сделаны по деятельности Герцена, то это финансирование было от англичан или банкирского дома Ротшильдов.

— Такая логическая цепочка выстраивается, Тимофей Васильевич, — задумчиво произнёс Николай.

Я посмотрел на цесаревича, ожидая, что он ещё что-нибудь произнесёт. Но, не дождавшись, продолжил.

— Я думаю, «Катехизис революционера» должен был стать настольной книгой революционера. Как писал Нечаев: «Революционер вступает в государственный, сословный и так называемый образованный мир, и живет в нем только с целью его полнейшего, скорейшего разрушения. Он не революционер, если ему чего-нибудь жаль в этом мире». Далее «Катехизис» дает конкретные практические советы, как убивать и шантажировать политических противников. Однако Нечаев, на которого, как я думаю, возлагались такие большие надежды в британском МИДе, угодил в тюрьму, — я вернул в папку листы, которые держал в руках, а достал лист с таблицей. — Но вернемся к мировым событиям. После франко-прусской войны, при негласной поддержке Пруссии мы начинаем потихоньку восстанавливать своё военное присутствие в Черном море. Построены подземные артиллерийские укрепления в районе Керчи. Построены и введены в семьдесят шестом году в строй броненосцы береговой обороны «Новгород» и «Киев», в дальнейшем «Вице-адмирал Попов». В том же году османами жестоко подавлено апрельское восстание в Болгарии. Начинаются попытки Александра II мирными средствами улучшить положение христиан на Балканах, которые были сорваны упорным нежеланием турок, при поддержке британцев, идти на уступки. В апреле семьдесят седьмого года Россия объявила Турции войну. Ее популярность в стране необыкновенная. Русские воюют не за Босфор и Дарданеллы. Они защищают братьев-славян от жестокости турецких башибузуков. Но прямо за ее началом кучка одурманенных книжной пропагандой юнцов пытается вызвать внутри России крестьянское восстание.

— Что за восстание? — поинтересовался цесаревич.

— Неудачная попытка группы народников поднять крестьянское восстание в Чигиринском уезде Киевской губернии с помощью подложного «царского манифеста», в котором царь якобы признавал своё бессилие помочь крестьянам и предписывал им объединяться в тайные общества с целью восстания против дворян и чиновников, — ответил я. — Материалов по этому делу у меня практически нет. Но по чьей указке на октябрь месяц семьдесят седьмого года было запланировано восстание?

— Здесь как-то всё несколько натянуто, Тимофей Васильевич, — произнёс генерал-губернатор. — В те годы крестьянские волнения были частыми.

— Хорошо, Ваше превосходительство. Следующий пример. В начале января семьдесят восьмого года русские войска находятся в десятке километров от турецкой столицы! Еще немного, и она сдастся. Вот тут-то двадцать четвертого января Вера Засулич стреляет в петербургского градоначальника генерала Трепова. Прошел только месяц со дня выстрелов Веры Засулич, и страна была поражена целым вихрем покушений, — я перевернул листок. — Двадцать третьего февраля в Киеве из револьвера ранен товарищ прокурора окружного суда Котляровский. В марте убит жандармский полковник Кноп. Двадцать пятого мая кинжалом убит жандармский следователь барон Гейкинг. Четвёртого августа на Михайловской площади Петербурга убит шеф русских жандармов генерал Мезенцев. Девятого февраля семьдесят девятого года убит харьковский губернатор князь Кропоткин.

— Да. Изрядно, — пробурчал барон Корф, а цесаревич взглядом поторопил меня продолжить.

— Летом семьдесят восьмого вышла прокламация организации «Земля и Воля» второго состава, — я порылся в папке и достал листок, с которого прочитал. — «Текущий одна тысяча восемьсот семьдесят восьмой год долго будет памятен человечеству как один из этапов поступательного шествия революции. Никем не судимые, никому не подсудные земные — боги-цари и царские временщики — убеждаются на собственной шкуре, что и на них есть суд. Решавшие одним росчерком пера вопрос о жизни и смерти человека с ужасом увидали, что и они подлежат смертной казни».