Это больница? Здесь стоял больничный запах, но в то же время не ощущалось обязательной деловитой суеты. Это обстоятельство не сочеталось с представлением о больнице. Эрл никак не мог разобраться, в чем тут дело.

За последней дверью находилось странно освещенное помещение. Санитары усадили Эрла на стул и встали по бокам.

— Врач сейчас тебя посмотрит, упрямый ты наш. Сиди спокойно и жди.

Ничего другого Эрл сейчас и не мог делать. Он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание.

Он сидел и ждал.

Дверь открылась, и в помещение бесшумно вошел мужчина. Даже сквозь странный туман, затянувший его сознание, Эрл сразу узнал того врача, который делал ему уколы после заточения в «гробу».

— Друг мой, хотите сигарету?

Эрл молча кивнул.

В скованные руки вложили сигарету, и он поднес ее ко рту. Санитар поспешно зажег сигарету, и первая затяжка, пробившись сквозь пелену дурмана, показалась Эрлу райским блаженством.

— Знаете, а ведь того, что с вами происходит, могло бы и не быть, — сказал врач.

Эрл ничего не ответил.

— Вы в высшей степени незаурядный человек. Сильный, крепкий, упорный — одним словом, герой. Никто этого не отрицает. Но вы сражаетесь с джунглями, а джунгли неизменно одерживают верх. Не сомневаюсь, что вы это уже поняли.

Эрл сознавал, что его собеседник прав, но не желал признавать это вслух. Он продолжал молчать.

— Кто вы? Не может быть, чтобы вы были тем, за кого себя выдаете. Для этого вы слишком умный, слишком опытный, слишком хорошо подготовленный. И вами движет убедительное побуждение. Вы работаете на какое-то федеральное ведомство? Вероятно, на ФБР? Или на военную разведку? Вы работаете на армию? Каков ваш интерес в этом деле? Кого вы представляете? Зачем вы здесь?

Ничего не ответив, Эрл сделал еще одну глубокую затяжку.

— Вы продолжаете борьбу. Это просто поразительно. Вас следует внимательно изучить. Я уже достаточно насмотрелся на героев, поверьте мне, и в большинстве своем они оказывались обычными людьми, которых обстоятельства вынудили совершить нечто невероятное. Вы же ведете себя героем день за днем. День за днем. Поразительно.

Эрл снова ответил ему молчанием.

— Ну хорошо, — снова заговорил врач. — Я хочу предложить вам выход. Дать вам надежду. Вам даже необязательно говорить нам, кто вы такой, по крайней мере, до тех пор, пока вы сами этого не захотите, а вы со временем обязательно это захотите. Мое предложение очень простое. Перемените сторону.

— Переменить сторону? — переспросил Эрл.

— Ну да. Присоединяйтесь к нам. Нам нужны хорошие люди. Я смогу сделать вас своим заместителем. Вы будете сытно есть, спать на чистом белье, у вас будут несложные обязанности. Поначалу ваша работа будет казаться вам странной, быть может, даже пугающей. Но вскоре вы поймете, что мы занимаемся здесь очень важным делом. Эта работа крайне важна, и она облагораживает всех, кто с ней хоть как-то связан. Эти несчастные чернокожие заключенные, этот тупой белый сброд, который их охраняет, жестокость, смерть — все это оправдано. Все это делается ради высшего блага нашей родины и нашего образа жизни. Вы поймете это не сразу. Но со временем обязательно поймете. Поверите в высшую правоту нашего дела. Вот тогда мы сможем отпустить вас туда, откуда вы пришли. И вы даже не будете держать на нас зла; наоборот, вы будете гордиться тем, что послужили родине.

Сделав последнюю затяжку, Эрл загасил сигарету о стол.

— Нет, — сказал он. — И не надейтесь. Ни за что на свете. Возможно, мне суждено умереть здесь, но я не приму участия в том страшном деле, которым вы здесь занимаетесь.

— А жаль, — сказал врач.

Сэм не умел лгать. Сэм был решительно против лжи. Ложь влекла за собой самые разные неприятности. И дело даже не в том, что ложь плоха сама по себе; дело в том, что ложь причиняла Сэму физическую боль. Волна лживой слизи поднимается по гортани, сердце начинает ускоренно колотиться, колени дрожат... Сэм терпеть не мог лгать сам и ненавидел, когда лгут другие.

И тем не менее Сэм лгал.

Он лгал, лгал и лгал.

Сэм ненавидел себя за это и клялся именем Господа Бога, что после того, как выберется из этой мерзкой сточной канавы, куда его затащили Дейвис Тругуд и Фиванская исправительная колония штата Миссисипи (для цветных), до конца дней своих он никогда больше не произнесет ни слова лжи, даже столь безобидной, как: «Дорогая, сегодня вы выглядите восхитительно».

Но больше самой лжи Сэма беспокоило то обстоятельство, как легко в ходе своих мучений он выучился лгать.

— Мэм, кажется, у меня есть для вас две новости: одна очень хорошая, другая очень плохая, — заявил Сэм вдове Стоун. — Ваш муж, доктор медицины Дэвид Стоун, получил в наследство приличное состояние. Мэм, я еще не готов открыть вам все детали финансовой стороны дела, но, по моим оценкам, речь идет о семизначной сумме.

Даже эта красивая женщина, холеная, светская, умудренная жизненным опытом, едва заметно вздрогнула, услышав такие слова.

— Да, мэм. Как выяснилось, у отца вашего мужа был брат, если так можно выразиться, паршивая овца в стаде. Этот человек, Дэниел Стоун, разорвал всяческие отношения с родными; надо признать, он вел очень буйный, беспутный образ жизни. Не удивлюсь, если ни ваш муж, ни его отец ни словом не обмолвились вам о нем, поскольку, как это ни прискорбно, Дэниелу Стоуну даже довелось отсидеть срок в исправительном учреждении.

Вдова снова вздрогнула.

— Однако к концу жизни ему удалось сколотить приличное состояние, вкладывая средства в развитие промышленности на Западе. Дэниел Стоун умер, не оставив завещания. Даже после вычетов налогов оставшееся после него наследство, как я уже говорил, будет весьма значительным. Ваш муж был его последним родственником, и состояние его дяди должно перейти к вам как к единственному прямому наследнику.

— Понимаю, — сказала вдова. — Однако я неплохо обеспечена тем, что досталось мне от родителей. И не вижу никаких причин ввязываться в длительные юридические разбирательства ради денег, которые мне совершенно не нужны.

Ах! Как неприятно Сэму было слышать такие слова! Какой характер! Женщина, лишенная алчности! Подобного препятствия он никак не ожидал.

— Мадам, — поспешно добавил Сэм, — взгляните на все шире. Пусть эти деньги не нужны вам лично, однако их можно потратить на то, чтобы увековечить память о вашем муже. Например, можно будет учредить премию имени доктора Стоуна для чернокожих студентов медицинского факультета университета Джона Хопкинса. Только представьте себе молодых врачей, выходящих в жизнь со словами благодарности вашему мужу. Они будут воплощать все лучшее, что есть в чернокожих американцах. Сколько добра, сколько милосердия смогут они принести своим собратьям! Не будет ли это замечательнейшим завещанием, которое оставит грядущим поколениям ваш муж?