– Обещаю.

– Я знаю. И раз уж мы коснулись этой темы – какой бы я хотела себя видеть, – есть еще кое-что, что ты должна понять прямо сейчас. После смерти я уже не смогу ничего поправить и поэтому хочу быть на сто процентов уверена, что ты передашь все абсолютно точно.

– Хорошо. Что я должна понять?

Эвелин мрачнеет.

– Я – не очень хороший человек, Моник. Сделайте так, чтобы читатели это увидели. Я сделала много такого, что причинило боль большому количеству людей, и я снова сделала бы то же самое, если бы пришлось.

– Не знаю. – Я качаю головой. – Вы не кажетесь мне такой уж плохой.

– Уж вы-то измените свое мнение, – говорит она. – Очень скоро.

«Что же такое, черт возьми, она сотворила?» – думаю я.

47

Джон умер от сердечного приступа в 1980-м. Ему едва исполнилось пятьдесят. Его смерть была полной бессмыслицей. Он не курил, вел здоровый образ жизни, и его сердце не должно было остановиться. Но не все имеет смысл, и когда он умер, в жизни каждого из нас образовалась огромная дыра.

Коннор было пять, и нам стоило немалого труда объяснить ей, куда подевался дядя Джон. Еще труднее было объяснить, почему так горюет папа. Несколько недель Гарри почти не вставал с постели, а если все же вставал, то только для того, чтобы выпить бурбона. Он редко бывал трезв, постоянно угрюм и часто недобр. Селию сфотографировали где-то на съемках в Аризоне – в слезах, с покрасневшими глазами входящей в трейлер. Я хотела обнять ее. Хотела, чтобы мы увидели друг друга через это горе. Но я знала – не суждено. Но Гарри я помочь могла. Так что каждый день мы с Коннор проводили в его апартаментах и оставались там на ночь. Коннор спала в своей комнате, я – на софе в спальне. Я заставляла его есть. Заставляла принимать ванну. Играть с дочкой.

Проснувшись однажды утром, я обнаружила Гарри и Коннор в кухне. Коннор насыпала хлопья в чашку, Гарри в пижамных штанах стоял у окна. В руке он держал пустой стакан, и, когда отвернулся от окна и посмотрел на дочь, я сказала:

– Доброе утро.

– Папочка, почему у тебя глаза мокрые? – спросила Коннор.

Я так и не поняла, плакал ли он, или уже успел пропустить стаканчик рано утром.

На похоронах я была в черном винтажном платье от Холстона. Гарри во всем черном. На лице его лежала печать скорби. Вся эта наполненная болью картина плохо вязалась с нашей историей, согласно которой Гарри и Джона связывали узы дружбы, а меня с Гарри – любовь. Странно выглядел и тот факт, что Джон оставил свой дом Гарри. При всех своих опасениях, я не стала требовать от Гарри, чтобы он скрывал свои чувства или отказывался от дома. Скрывать, кто мы на самом деле, становилось все труднее, и к тому времени я уже знала, что боль сильнее требований секретности.

Была на похоронах и Селия – в черном мини с длинными рукавами. Здороваться со мной она не стала и вообще едва удостоила взглядом. Я смотрела на нее и не могла отвести глаз. Мне так хотелось подойти к ней и схватить за руку, но я так и не сделала ни шага в ее направлении.

Использовать горе Гарри для облегчения своей боли я не собиралась, как не собиралась и заставлять Селию разговаривать со мной.

Гроб Джона опустили в землю. Гарри едва сдерживал слезы. Селия отошла в сторону. Коннор, заметившая, что я смотрю на нее, спросила:

– Мама, кто эта леди? Мне кажется, я ее знаю.

– Да, милая. Ты ее знала.

И тогда моя обожаемая дочурка сказала:

– Это она умирает в твоем фильме.

Вот тогда я поняла, что Коннор не помнит Селию, а узнала ее по фильму «Маленькие женщины».

– Она милая, – добавила Коннор. – Хочет, чтобы все были счастливы.

И я поняла, что семья, которую я построила, действительно развалилась.

48

Я знала, что единственный способ заставить Гарри вновь зажить прежней жизнью, это занять его заботой о Коннор и работой. Что касается Коннор, проблем не было ни малейших. Она любила отца и хотела быть с ним постоянно. Подрастая, она все больше походила на него: те же светло-голубые глаза, та же широкая, высокая фигура. Бывая с ней, он переставал пить. Он искренне хотел быть для нее хорошим отцом и знал, что обязан быть трезвым в ее присутствии.

Я знала – пусть для других это и оставалось секретом, – что, возвращаясь по вечерам к себе домой, Гарри пьет до тех пор, пока не уснет. В другие дни, без нас, он даже не вылезал из постели.

Словом, мне нужно было позаботиться лишь о том, чтобы загрузить его работой. Мне нужно было найти нечто такое, к чему бы у него лежала душа. Отыскать сценарий, который бы всецело его захватил и в котором нашлась бы главная роль для меня. Не только потому, что я хотела получить главную роль, но и потому, что Гарри не стал бы ничего делать для себя самого, но сделал бы все, если бы полагал, что мне без него никак не обойтись.

В общем, я принялась читать сценарии. Месяц за месяцем я читала их сотнями. А потом Макс Жирар прислал сценарий, с которым у него возникли проблемы. Назывался он «Все ради нас».

Это была история о матери-одиночке, которая переезжает в Нью-Йорк в погоне за лучшей жизнью для ее трех детей и собственными мечтами. О том, как трудно свести концы концами в холодном, суровом городе, но вместе с тем о надежде и вере в то, что ты заслуживаешь большего. Я знала, что и то и другое может найти отклик у Гарри. Как и образ матери, Рене, женщины искренней, честной и сильной.

Я побежала к Гарри и попросила его прочитать сценарий. Он начал отказываться, но я сказала:

– Думаю, эта роль наконец-то принесет мне «Оскара».

Мои слова подействовали.

Мне понравилось сниматься в этом фильме. И вовсе не потому, что в итоге я получила эту треклятую статуэтку, или потому, что за период съемок мы с Максом Жираром сблизились еще больше. Мне понравилось сниматься в этом фильме еще и потому, что работа если и не заставила Гарри завязать с выпивкой, все же вытащила его из постели.

* * *

Спустя четыре месяца после выхода фильма мы с Гарри вместе поехали на вручение премии «Оскар». Макс Жирар явился туда в сопровождении модели по имени Бриджет Мэннерс, но еще за несколько недель до этого он в шутку сказал мне, что желает одного: быть там со мной, войти в зал со мной под руку. Он даже шутил, что, побывав замужем столько раз, я могла бы выйти и за него. Надо признать, что Макс действительно быстро стал для меня близким человеком. В общем, хотя все выглядело так, будто у него есть девушка, на самом деле я оказалась там с двумя мужчинами, которые значили для меня больше всего на свете.