– Ого, – произнесла я, как только он опустил меня на землю.

Он придвинулся ко мне вплотную, забрал сумочку.

– Эвелин…

– Что?

– Я люблю тебя.

– Что ты имеешь в виду?

Он наклонился ко мне, смял гамбургеры и поцеловал.

Ощущение было такое, как если бы кто-то вдруг врубил электричество в давно заброшенном здании. Так меня не целовали с тех пор, как ушла Селия. С таким желанием – желанием, которое пробуждает ответное желание – меня не целовали с тех пор, как вышла за дверь любовь всей моей жизни.

Между нами с Максом были лишь смятые бургеры; его горячие губы впивались в мои.

– Вот что я имею в виду, – сказал он, отстранившись. – Делай с этим, что хочешь.

* * *

На следующее утро я проснулась лауреатом премии «Оскар» с шестилетней малышкой в постели.

В дверь постучали. Я подхватила халат, открыла дверь. Передо мной стояла корзина с двумя дюжинами красных роз и запиской: «Я люблю тебя с того дня, как мы познакомились. Пытался с этим покончить, но ничего не выходит. Оставь его, ma belle, и выходи за меня. Пожалуйста. Целую и обнимаю, М.»

50

– На этом мы пока остановимся, – говорит Эвелин.

Она права. Уже поздно, и я подозреваю, что у меня на телефоне куча пропущенных звонков и имейлов, на которые нужно ответить, в том числе и голосовое сообщение от Дэвида.

– Хорошо. – Я закрываю блокнот и выключаю диктофон.

Эвелин собирает какие-то бумаги и выпитые за день кофейные чашки.

Я проверяю телефон. Два пропущенных звонка от Дэвида. Один от Фрэнки. Один от моей матери.

Прощаюсь с Эвелин и выхожу на улицу.

Там теплее, чем ожидалось, поэтому я снимаю пальто. Вытаскиваю телефон из кармана. Сначала прослушиваю голосовое сообщение, оставленное мамой, так как не уверена, что хочу знать, что именно мне собирается сказать Дэвид. Я и сама не знаю, что хочу сказать ему, а потому лучше не знать, чем он может расстроить меня, пока сам этого не сказал.

«Привет, милая, – говорит мама. – Звоню тебе только лишь для того, чтобы напомнить: я скоро приеду! Вылетаю в пятницу вечером. Знаю, ты станешь настаивать на том, чтобы встретить меня в аэропорту, потому что к тому времени метро уже будет закрыто, но об этом не беспокойся. Не надо. Я уж как-нибудь сама разберусь, как мне добраться до квартиры дочери из Дж. Ф. К.[30] или Ла-Гуардии. О боже, ты ведь не думаешь, что я могла заказать билет на рейс до Ньюарка? Нет, туда я точно не прилетаю. Да и не могла я так ошибиться. В любом случае с нетерпением жду встречи с тобой, моя маленькая пышечка. Люблю тебя».

Я начинаю смеяться еще до того, как сообщение заканчивается. Маме уже доводилось теряться в Нью-Йорке – и не раз, а несколько. И это всегда происходит из-за того, что она отказывается взять такси. Утверждает, что вполне может добраться до меня и на общественном транспорте, хотя родилась и выросла в Лос-Анджелесе и потому даже не представляет, где и как пересесть с одного вида транспорта на другой.

Мне не нравится, когда она называет меня своей «маленькой пышечкой». Мы обе знаем, что это намек на то, какой толстушкой я была ребенком и как похожа была на раздувшуюся клецку.

Еще до конца сообщения я успеваю написать ответ – «Буду очень рада тебя видеть! Встречу в аэропорту. Только скажи, куда именно ты прилетаешь» – и спускаюсь в метро.

Я легко могла бы убедить себя, что сообщение Дэвида следует прослушать, когда я доберусь до Бруклина. И я почти убедила. Но вместо этого останавливаюсь у лестницы и прослушиваю запись.

«Привет, – говорит он таким знакомым мне раскатистым голосом. – Я отправил тебе сообщение, но так и получил ответа. Я… Я в Нью-Йорке. Дома. То есть здесь, в квартире. В нашей квартире. Точнее… в твоей. В общем, так или иначе я здесь. Жду тебя. Знаю, что не предупредил, но разве нам не нужно кое-что обсудить? Разве нам нечего сказать друг другу? Начинаю заговариваться, так что пока. Надеюсь вскоре тебя увидеть».

Как только сообщение заканчивается, я сбегаю вниз по лестнице, прикладываю карточку и заскакиваю в уже почти отходящий поезд. Протискиваюсь чуть дальше от выхода в битком набитом вагоне и, пока поезд грохочет от станции к станции, пытаюсь успокоиться.

Какого черта он делает у меня дома?

Я выхожу из поезда и надеваю пальто, когда меня обдает свежим ветерком. В Бруклине в этот вечер гораздо прохладнее, чем на Манхэттене.

Изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не перейти на бег. Стараюсь сохранять хладнокровие, оставаться собранной. Не нужно нестись домой сломя голову, говорю я себе. К тому же я не хочу показаться перед ним запыхавшейся, и уж точно не хочу растрепать прическу.

Войдя в подъезд, быстро поднимаюсь к своей квартире.

Поворачиваю ключ в замке.

Ну да, он тут как тут.

Дэвид.

В моей кухне, моет тарелки, словно живет здесь.

– Привет, – говорю я, уставившись на него.

Он все тот же. Голубые глаза, густые ресницы, коротко постриженные волосы. На нем темно-бордовая в крапинку футболка и темно-серые джинсы.

Когда мы только познакомились и полюбили друг друга, помню, я думала: тот факт, что он белый, станет лишь плюсом для наших отношений, потому что я знала, – он никогда не скажет мне, что я недостаточно черная. Интересно, что чувствовала Эвелин, когда впервые услышала, что ее горничная говорит на испанском.

Помню, я думала: если он не слишком начитан, то никогда не скажет мне, что я плохая писательница. Теперь же я думаю о том, как Селия сказала Эвелин, что та не очень уж хорошая актриса.

Помню, я думала, что поскольку привлекательнее его, то могу не беспокоиться – он никогда меня не бросит. Теперь же я думаю о том, как третировал Эвелин Дон, несмотря на то что она, возможно, самая красивая женщина в мире.

Эвелин приняла все эти вызовы.

Но, глядя теперь на Дэвида, я понимаю, что сама только и делала, что пряталась от них.

Возможно, всю свою жизнь.

– Привет, – здоровается он.

Я впопыхах выплевываю слова. У меня нет времени, ни сил или терпения на то, чтобы как следует обдумать их или как-то смягчить.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я.

Дэвид ставит в шкафчик чашку, которую держит в руке, а затем снова поворачивается ко мне.

– Я вернулся, чтобы сгладить кое-какие углы, – поясняет он.

– И какие же углы тебе нужно сгладить?

Я кладу в угол сумку, сбрасываю туфли.

– Я здесь для того, чтобы кое-что исправить, – отвечает он. – Я совершил ошибку. Думаю, мы оба ее совершили.