— Джонсон и тот Альберт Браун, похитивший дочь несчастной женщины из Сент-Джонс-Парк, — это одно и то же лицо? — спросил я.

Карсон кивнул.

— Он самый. Та бедная девочка и была его первой жертвой. Сразу после этого он удрал из города. Говорит, всегда тянуло на запад. И отец девочки на него охотился.

В своих последних преступлениях, то есть в убийстве и людоедстве в отношении Энни Добс, Розали Эдмондс и затем миссис Уитэйкер, Джонсон не только признался, но и столь красочно и подробно расписал их, что побледнели самые закаленные из присутствовавших на допросе.

— А что касается убийства Уильяма Уайэта и К. А. Картрайта? Ими он должен не меньше гордиться.

— Отпирается. Говорит, что впервые о них слышит и никакого отношения к ним не имел.

Я настолько удивился услышанному, что разинул рот и безмолвно уставился на Карсона.

— А вы как считаете? — спросил я наконец.

— Может, врет. К правде у него отношение… да никакого у него отношения к правде. Соврет, не дорого возьмет. Все равно повиснет, — пожал плечами Карсон. — А для меня это главное.

На этом мы завершили беседу. Карсон со свертками направился к нашему дому, а я продолжил путь к Бродвею.

Как в целях экономии, так и для упражнения организма, я обычно одолевал маршрут на работу и обратно древним, дарованным нам природой пешим способом передвижения. Времени для полезной деятельности на благо журнала, однако, оставалось не так уж много, и я решился воспользоваться услугами общественного транспорта. Поднявшись в омнибус на углу Бродвея и Уокер-стрит, я уселся и погрузился в размышления, не обращая внимания ни на ближайшее окружение, ни на толчки и рывки повозки, влекомой по мостовой среди интенсивного потока городского движения.

Информация, доведенная до моего сведения Карсоном, меня глубоко обеспокоила. Какая причина могла заставить Джонсона отрицать убийства Уайэта и Картрайта? Разумеется, Карсон прав, утверждая, что Джонсон способен на ложь. Однако с учетом той извращенной и наивной гордости, с которой он похваляется остальными зверствами, подобная скромность отпетого изверга кажется неестественной. Итак, возможно, Джонсон не искажает действительность, утверждая, что непричастен к убийствам в домах у Вашингтон-Сквер-Парк и на Кортленд-стрит.

Тут память услужливо подсунула мне еще один забытый зрительный образ. Ужасы того вечера, особенно гибель Джорджа Таунсенда, заслонили эту странность, отвлекли от нее мое внимание. Тем сильнее она подействовала на меня сейчас.

Спеша на помощь Иеремии, я, как, вне сомнения, помнит благосклонный читатель, обратил внимание на своеобразный «тотемный жезл», с которого свисали «охотничьи трофеи» негодяя, три женских скальпа. Даже тогда я успел ощутить мимолетное удивление тому обстоятельству, что их только три и все они женские. Где же скальпы Уайэта и Картрайта, подумалось мне тогда. Весьма маловероятно, что Джонсон хранит их отдельно. У индейцев, достойную осуждения привычку которых позаимствовал Джонсон, предметом особенной гордости являлось именно количество этих безобразных трофеев. В племени крик, к примеру, взрослого воина, боевой жезл которого украшало менее семи скальпов, не воспринимали всерьез.

Сейчас на этой несообразности сосредоточилось все мое внимание. Получается, что скальпы с Уайэта и Картрайта снял не Джонсон?

Еще одна странность замаячила в памяти. В Сент-Джонс-Парке острое обоняние Карсона подсказало ему, что до него там побывал Джонсон. В жилищах Уайэта и Картрайта этого не произошло. Я объяснял это удушливостью атмосферы в обоих домах. У Уайэта — вонь сигарного перегара, пота полицейских и запах крови жертвы; у Картрайта — кошачья моча. Но сейчас напрашивалось иное, более зловещее объяснение отсутствия запаха Джонсона — отсутствие его самого в обоих случаях!

А если вспомнить о документе, для аутентификации которого я и прибыл к мистеру Уайэту! Убийца явно охотился за ним. Какой интерес мог представлять этот документ для Джонсона-Печенки, грубого животного, гонимого лишь извращенным стремлением причинять боль, пытать, убивать и пожирать!

Все эти соображения вкупе привели меня к нерадостному выводу. Не Джонсон убил Уильяма Уайэта и К. А. Картрайта. Их убил некто неизвестный, дикостью и жестокостью исполнения своего замысла пытавшийся отвести подозрения от себя и направить их на Джонсона.

Кто же этот убийца?

Кто-то из знакомых Уайэта, решил я. Во-первых, он знал о существовании документа. Во-вторых, Карсон заверил, что убийца вошел в парадную дверь.

Но как сюда вписывается убийство Картрайта? Как отметил капитан Даннеган, единственное, что объединяет этих двух незнакомых друг с другом людей, — знакомство со мною. В этом случае убийца, кроме знакомства с Уайэтом, должен располагать сведениями о моей работе и о трениях с Картрайтом.

Кто же из известных мне людей удовлетворяет этим критериям?

Когда я ответил на поставленный мною же вопрос, из уст моих, должно быть, вырвался вполне воспринимаемый на слух звук, так как пассажиры омнибуса с любопытством на меня уставились.

Я повернулся к окну. Увидев, что мы приближаемся к Мэйден-лейн, я отказался от первоначального намерения доехать до своей конторы, вскочил с сиденья и попросил возницу высадить меня здесь и сейчас. Спрыгнув на мостовую, я припустил во весь опор.

Замечено, что всяческие перлы так называемой народной мудрости часто превращаются в штампы, в клише. Без сомнения, это относится и к старинному наблюдению, что «о книге не следует судить по обложке». Этой банальностью я полностью пренебрег, составляя мнение о Гарри Пратте, молодом клерке из конторы правоведа, нанятом Уильямом Уайэтом для чтения вслух и до полусмерти напуганном мною и Карсоном в доме его убитого нанимателя.

Не только хрупкое сложение и слабость психики ввели меня в заблуждение — сейчас я уже уверился, что жестоко заблуждался! Меня обманула также его начитанность, склонность к книгам, восторженное отношение к моим собственным творениям. Как мог столь физически хилый, столь кроткий, столь проницательный в отношении литературы человек оказаться способным на такое невероятное по жестокости убийство?

Если предположить, что я прав, допуская существование второго, неизвестного преступника, кто, кроме Пратта, соответствовал моему представлению о злоумышленнике? Доступ к квартире Уайэта, знакомство с моими трудами и, вероятно, наслышанность о моей с Картрайтом вражде…

Однако для полной уверенности в правоте моей гипотезы я нуждался в подтверждении. С этой целью я собирался посетить Пратта по месту трудовой деятельности и методом хитро расставленных вопросов загнать его в ловушку, заставить признать достаточно весомые факты, чтобы убедиться в его виновности.

Из высказываний Уайэта и самого Пратта я понял, что он работает у некоего Лоу, контора которого располагается на Мэйден-лейн. Продвигаясь по этой узкой и кривой улочке, я вскоре заметил невзрачное трехэтажное здание, кирпичный фасад которого облепило множество мелких вывесок-табличек, указывающих на занятия съемщиков. Вот, к примеру, Джордж Бриджес Браун, брачный посредник. Рядом — агент по недвижимости Генри Уиш. Далее — дантист Дж. П. Ладлоу, гравер Мирон Берт, часовщик такой-то и еще с полдюжины иных, среди которых и