Сутулый мужик, до самых глаз заросший клочьями русой бороды (хозяин подворья, упиравшегося земельным угодьем чуть ли не в самую околицу Навьего Града), в ту раннюю пору был уже на ногах. Мало того, не иначе как по наущению Скотьего Бога ему именно тогда вздумалось починять огорожу своего луга-выпаса именно в том месте, к которому выбрели волхв с Кудеславом. Так что на поиски хозяина не было потрачено ни единого лишнего мгновенья. Они — мгновенья — преизрядно растратились на другое.

То ли русобородый мужик опешил от неожиданности, увидав спозаранку возле своей межи волхва об руку с оружным верзилой, то ли достойный землепашец еще не успел толком проснуться, то ли он всегда был таким…

Довольно пространную и весьма уважительную просьбу Корочуна русобородый слушал, торопливо да истово кивая после каждого Корочунова слова. Но когда волхв умолк, сказавши все нужное (и даже больше), землепашец не то что не шевельнулся — он даже выражение лица не изменил. Так и стоял, преданно глядя на многомудрого старца и всем своим видом изображая безоглядную готовность мгновенно исполнить любую просьбу.

Неловкое молчание тянулось довольно долго. Потом хранильник, кашлянув, повторил все сызнова — еще мягче да уважительней. С тем же успехом.

Лишь на третий раз русобородый, кажется, начал соображать, что надо бы ему не только глядеть волхву в рот, но и прислушиваться. Еще через некоторое время на землепашцевом лице отразилось внезапное подозрение: уж не содержат ли издаваемые волхвом звуки какой-либо смысл? А там дело пошло и того быстрее: русобородый мужик уяснил наконец, чего домогаются внезапные гости, и даже счел возможным ответить.

Есть у него кони, хорошие кони — куда лучше, чем у… (кое-как выслушав с десяток имен, Корочун счел возможным напомнить о несвоевременности этаких пояснений). Да, так кони-то есть, а только их нету. Вот тут хранильнику с Кудеславом все-таки пришлось узнать много полезного. Что русобородый и его соседи уговорились пасти всех своих коней вместе — попеременно на угодьях каждого из уговорщиков, чем выгодна такая пастьба, а чем она неудобна, в какие года и в каких местах всходит трава, наижеланнейшая для лошадиного брюха…

Наконец, когда Мечник совсем уже было собрался поубавить землепашескую разговорчивость хорошей затрещиной (в непригодности для этой цели слов и он, и волхв уже убедились), положение дел начало проясняться. Коней русобородого, оказывается, ночью его же сын пас где-то у противуположного склона Идолова Холма.

Кудеслав предложил было волхву поискать лошадей в другом месте, но землепашец радостно сообщил, что кони всех соседей нынче на том же выпасе.

В конце концов Мечник погнал за конями вертевшегося поблизости еще одного хозяйского сына, хозяина спровадил за седлами, а сам принялся чинить огорожу.

Хозяйские сыновья пригнали двух коней (кстати, действительно весьма неплохих) позже, чем ограда была починена, но прежде, чем успел воротиться русобородый.

Когда же тот наконец объявился (да не один, а в сопровождении еще двоих сыновей — главы ли семейства дело собственноручно таскать какие-то седла?!), вдруг оказалось, что столбик, вокруг которого молодшие его достойные отпрыски захлестнули конские недоуздки, — это по правде никакой и не столбик. То была замшелая до неузнаваемости чурка — деревянное подобие хранителя межей да оград.

Еще леший ведает сколько времени ушло на хранильниковы заверения, что привязанных к Чурову подобью коней Чур вовсе не посчитал жертвой. Боги — они тоже не дураки, даже наисамомнительнейшее божество вряд ли поверит, будто ему ни с того ни с сего пожертвовали аж двух скотов, годных в хозяйстве.

Наконец все устроилось. Молодшие хозяйские сыновья утерли носы и глаза, взмокревшие да закрасневшиеся от отцовских увесистых тумаков, Мечник подсадил волхва в седло…

…До Чарусиной избы они добрались лишь к полудню. Когда Мечник под уздцы ввел на златокузнеческий двор Корочунова и своего коней, вокруг них завертелся целый рой бабья да ребятишек. А уж вопросов-то, вопросов было! Не к Мечнику, конечно, — к волхву. Для какой, мол, надобности пожаловал редкий дорогой гость, почему не дал знать заранее — уж мы бы, дескать, наварили-нажарили… И еще всякие «то-то счастье негаданное привалило», «то-то хозяин обрадуется»…

Кудеслав стреножил коней да и отошел себе в сторонку, предоставив златокузнецовым бабам снимать с седла измотанного старика.

Старец, кстати, был не только измотан, но и мрачен. Он ведь Жеженю велел упредить Чарусу, что-де нынче до полудня Корочун-хранильник наведается в гости… А тут явно никто не ждал подобного гостеванья. Впрочем, самого-то хозяина меж встречающих не оказалось…

Уже стоя на земле, волхв наконец решился прямо спросить о закупе. Окончанье вопроса потонуло в услужливом галдеже: «Не видали… да что ему… либо в стайне, либо в кузне…»

В стайне Жеженя не оказалось.

Прямо захворавший от огорчения волхв лишь безнадежно махнул рукой в ответ на еще одно поминание кузни, и первым туда сунулся Мечник.

Сунулся.

Нашел.

Смятое ложе, а на нем, взявшись за руки, застыли голые Векша и жилистый (видать, что неслабый) парень.

Та-ак…

Вот он, стало быть, каков из себя подручный златокузнеца Чарусы… Что ж, мы не кузнецы, однако перековать сообразно нашему разумению человеческий живой лик — это нам запросто. Только бы сдержаться, не вышибить из паскудника дух первым же взмахом… растянуть бы это удовольствие хоть удара на три-четыре…

Ну, держись, стервь кислоглазая!

Даже не в половину, а в четверть силы ударил Мечник, но этот его короткий беззамашный удар швырнул Жеженя через всю кузню. Грянувшись плечами и затылком о противоположную стену, Чарусин подручный на какой-то миг замер, растопырившись, будто пришпиленная для просушки телячья кожа, а потом медленно обвалился на бок — в проем меж стеной и горнилом. Коротко прогрохотала всякая кузнечная всячина, ссыпающаяся вслед парню с покосившейся от толчка стенной полки, раз-другой судорожно и жалко дрыгнули оставшиеся на виду Жеженевы ноги… Кудеслав хотел шагнуть следом — продолжить или удостовериться, что необходимости продолжать уже нет. Хотел, но…

Шатнувшись в сторону, он едва успел уберечь глаз — Векшины ногти чиркнули по скуле. И это было только начало.

Все-таки вятич не мог ее ударить. А вот она его, оказывается, могла. Да как! С такой злобой, с такой неожиданной яростью, что судорожные тычки острых маленьких кулачишек почти не причиняли Мечнику боли, даже когда попадали в цель. Да и попадали-то они редко, хоть Кудеслав не пытался ни защищаться, ни отвечать.

Чего угодно ожидал Вятич от своей жены. Слезы, попытки отрицать очевидное, может быть, даже мольбы о сохранении жизни этому вот Чарусину сопляку… Но чтобы аж так!

Да, Мечник подозревал, что там, в вятских лесах, Векша просто-напросто спряталась за него, и теперь, когда под охороной чащобного дурня ильменка добралась до своих родимых краев, все может вывернуться по-иному. Подозревал, пытался гнать эти подозренья, украдкой от себя самого заранее выдумывал оправдания для рыжей наузницы-чаровницы… Может, не обманывала она, а обманывалась, по юности принимая за любовь собственные к нему уваженье и благодарность…