– Ну?

– Конклав к тому времени разогнали. Воропаева наверняка находилась в полной растерянности, оставшись без поддержки такой мощной организованной структуры. Глава Конклава, опять же, исчезла, бросив товарку на произвол судьбы. Матрена, может, и сильная ведьма, но к войне с обиженным Темным магом и его дружками была не готова. К тому же отправили Аесарона на обычную зону. Почему позволил себя арестовать? Почему не сбежал? Может, его и способностей лишили на срок отбывания? Может, ее вина перед ним серьезнее, чем она себе представляет? Должно быть, Воропаева ответов на эти вопросы не находила. Никак не могла разобраться, не понимала. И потому это мучило и пугало ее еще сильнее. До одури пугало, до паранойи.

– И?..

– А все оказалось проще. Аесарон тогда был настоящим бандитом. Сами знаете, сколько их в ту пору развелось, – страна в руинах лежала, нормальных мужиков почти не осталось, чтобы за порядком следить. В городах-то еще более или менее, а в провинции, в сельской местности… Вы ведь и сами тут были единственным представителем власти на несколько сел, на сотню километров! Ну и колобродили, мрази… А он считался авторитетом, вот ему на воровской сходке и поручили стать «смотрящим» на зоне. Должен был проводить обучение и разрешать конфликты среди потенциальных и инициированных уже в колонии Иных. То есть фактически ему требовался любой повод, чтобы попасться органам правопорядка с последующим заключением под стражу. Скорее всего он и воспользовался чем-то, что случайно подстроила ему Воропаева. А может, она и вовсе ни при чем тут, сама себе все напридумывала, а на самом деле – просто так совпало.

– Возможно, должно быть, скорее всего… – устало вздохнул Денисов и поднялся с корточек. – Энто только предположения. А боялась она взаправду, лишнего слова сказать не могла. И любой пустяк с его грядущей местью связывала. Хочешь сказать, из ума выжила? Нет, Евгений Юрьич. Матрена даже очень в рассудке была. Я пришел к ней про «миноискатель» спрашивать – так она прямо онемела…

– Кстати, да! – Угорь пошарил в кармане брюк и вытащил два одинаковых украшения – крупные красные камни на кожаных шнурках. – Помните? Вот этот – наш, который Силой заряжен. Мы им пользовались для поиска аномалий. А вот этот – из колонии, «пустышка». В тюрьмах их делают, понимаете? Десятками делают. Возможно, и Аесарон когда-то такие своей Силой заряжал. Вот оттого и испугалась она, ошибочно связав Темный амулет из тюрьмы и Аесарона, оттого и не хотела вам ничего рассказывать. Ну, скажите, если за всем этим стоит он – для чего же так долго ждал? Три месяца назад узнал, где она прячется, а расправиться решил только сегодня?

Участковый с сомнением покачал головой и простер руку:

– Ты ж и сам видишь: по чьему-то приказу убили. Ликвидировали. Поизмывались вдоволь, но кровь оставили, следы замели. Опять же, не забывай, какой сильной ведьмой она была – уничтожить такую только Высшему вампиру, может, и по силам. Есть у нас в районе Высшие вампиры? Нет. Скажешь, «гастролер» заявился? Нет. Зачем бы «гастролеру» убивать, раз кровь пить не собирался? А у Аесарона в команде Высшая нежить уж наверняка найдется. Все одно к одному, Евгений Юрьич. Видишь? Она даже дернуться не успела.

Трудно, невозможно было смотреть на печального, осунувшегося Денисова. Но Угорь заставлял себя не прятать взгляд, заставлял себя выдерживать и впитывать ту боль, косвенной причиной которой Евгения считал его пожилой друг.

– Вы допускаете ошибку, Федор Кузьмич. Понимаю, что сейчас вы воспримете мои слова как еще одно доказательство настигшего Воропаеву возмездия. Я пока не знаю, насколько сильным был вампир, но его сила и опыт не имеют в данном случае никакого значения. Потому что ведьма не сопротивлялась. Вообще. Даже попытки не сделала. Хотя под рукой у нее было полным-полно средств, и она находилась на своей территории, в своей крепости. Выглядит так, словно она смирилась, увидев убийцу. Так? Так. Но! Ни один руководитель не отправит вампира на задание туда, где может потребоваться проникновение в жилище. Вампир не может войти без приглашения. Этот – вошел. Значит, его впустила сама хозяйка. Мог Аесарон такое заранее предполагать? Вряд ли. Не стал бы он рисковать и оставлять Воропаевой шанс если и не спастись, так хотя бы задорого продать свою жизнь, шум устроить на всю деревню.

– Тут ты прав, Евгений Юрьич, – подумав, согласился Денисов. – Ежели бы кто-то проломиться сквозь защиту пытался – я бы энто раньше почуял. Сама она убийцу впустила, сама. С перепугу, что ли? Следов борьбы нет, а ить полосовали ее долго и жестоко… Ты чего замолк? Заметил что-то?

– Вспоминаю, кто еще в тот момент у костра присутствовал, когда я имя ведьмы назвал…

– Не нужно ломать голову, Светлые! – донесся снаружи голос и одновременно – звук шагов на тропинке, ведущей от калитки к крылечку. – Я войду?

Из вороха обрывочных детских воспоминаний Аньке никогда толком не удавалось выцепить что-то конкретное. Вот, скажем, фраза «Все наладится». Иногда по поводу, иногда без – эти слова регулярно всплывали на поверхность откуда-то из глубин подсознания, и Анька принималась мусолить их, будто мантру, будто навязший на зубах куплет дурацкой песенки. Она помнила дремотное тепло момента, когда мама произнесла эту коротенькую фразу; она помнила ощущение – мамина ладонь гладит ее волосы, под щеку подпихнут уголок одеялка, а усталость прошедшего дня накатывает сладкими волнами. Она помнила, что в видимом из комнаты углу прихожей поблескивает странная длинная закорюка, в которой позднее Анька опознала бампер от «эмки». (Боже, ну откуда в их прихожей появился бампер?! Зачем он там стоял? Куда делся потом?) Она помнила звуки – приглушенно стукает дверь подъезда, вдалеке побрехивают глупые дворняги. Она даже помнила мамины интонации. А вот к чему фраза была сказана – уже и не угадать. Тогда, давно, Анька была уверена, что слово «наладится» неразрывно связано с дядь-Лешей. В один из своих приездов он наладил патефон, который молчал в углу бесконечно долго, так долго, что пятилетняя Анька успела забыть, что этот громоздкий ящик с раструбом в виде цветка-колокольчика, оказывается, умеет издавать звуки. Дядь-Леша приехал – и наладил. Может быть, когда он приедет в следующий раз, он наладит все остальное, и именно поэтому «все наладится»?

Зато каждый дядь-Лешин приезд она помнила прекрасно. Буквально каждый.

Будучи еще совсем маленькой, в назначенный день она с самого утра ждала во дворе на качелях – не столько качалась, сколько нетерпеливо толкала пяткой сухую пыль в ямке, прошарканной аккурат под неудобным скрипучим сиденьем тысячами прикосновений детских ботиков. Наконец на повороте во двор показывалась груженная тюками телега. Спереди понукал лошадку и сердито дергал вожжи один из бородатых дядек, дежуривших возле вокзала и постоянно ссорящихся из-за того, кому первому везти прибывших пассажиров. Позднее, перед самой войной, в Анькиных воспоминаниях телегу заменил новенький таксомотор ГАЗ-А. Фырча выхлопом, подвывая нутром, автомобиль задом подавал к подъезду, открывалась пассажирская дверца, а Анька уже стремглав неслась наперерез, чтобы в самом конце, еще ничего не успев разглядеть толком, попасть в теплые, пахнущие медом лапы дядь-Леши. (Почему, кстати, медом? Ведь у него никогда не было пчел!)