"Я тебя не боюсь. Ты меня пугала розгами и плетями острых слов, но я вырос, и я больше не собираюсь выгибаться мостиком ради того, чтобы угодить тебе. Мне не страшно остаться одному и мне не страшно жить без чужого участия. Мне не нужно ничье внимание, а твое извращенное внимание мне не нужно и подавно”.

— Она никак не станет реагировать. Уткнувшись в стену, Старуха замрет и будет лежать неподвижно, словно Ленин в Мавзолее.

"Ты всю жизнь обвиняла меня, говорила, что я никчемный, как и мой отец. Ты вылепливала из меня ничтожество, и я вырос ничтожеством, но не потому, что со мной что-то не так — тебе хотелось, чтобы я был таким. Если бы ты дала мне возможность стать самостоятельным, взрослым человеком, я бы давно покинул тебя и завел свою семью, а ты ой как этого не хотела. Ты желала лишь одного — чтобы я был с тобой и выполнял твои указания, а для этого мне нужно оставаться ничтожеством. В этом твоя стратегия, ты все продумала. И я не дуюсь на тебя, я сам виноват, что не слушал свой внутренний голос, угождал тебе, забивая на собственные чувства, а чувства были правы. Моя боль мне говорила: вытащи руку из огня, но я терпел, а теперь с меня хватит”.

— Да что ты понимаешь, Антон?

— Мать развернется к тебе и вперится разъяренным взглядом. Твоя главная задача — думать об острове Пхи-Пхи и о спокойных волнах, облизывающих его берег. Так она не сможет зацепиться за тебя.

— Когда я рожала тебя, первое, что ты сделал — обосрал акушера. Антон, ты лез жопой, это все, что нужно знать. Ты на свет вылезал сракой. Ты, как и твой отец, не способен ничего сделать доброго. Ты саранча, Антон, как и твой папаша. Ты ничего из себя не представляешь. Посмотри, когда ты толкнул меня и я из-за тебя сломала шейку бедра, что ты сделал? Ты убежал из дома и не отвечал на звонки. Ты угробил мать и скрылся, как твой отец. Я та еще дура, полагала, что смогу вырастить из тебя человека — но нет, яблоко от яблони недалеко падает. Мне больше не о чем с тобой разговаривать. Благодарности от тебя не дождешься, а претензий целый вагон и маленькая тележка. Правильно мне люди говорили, нужно было отдать тебя в детский дом, но я же их не послушала. И что получилось? Ничего хорошего. Как был твой отец паразитом, так и ты вырос паразит.

— Когда Старуха скажет тебе все это барахло, ни в коем случае не оправдывайся перед ней. Она только этого и ждет. Ее цель вызвать в тебе чувство вины, чтобы вновь подсадить на крючок. Если ты не станешь бормотать сотню извинений, она пожелает задеть тебя другим своим приемом — попросит валерьянки или болеутоляющего. Не реагируй, тебе незачем с ней трепаться и угождать ей. Иначе пропадешь в этой хрущевке как в болоте. Карга предлагает тебе зыбучие пески бесконечных оправданий. Забей на нее. Не корми ее демонов. Скажи ей:

"Спасибо, что вырастила меня. Теперь я ухожу жить свою жизнь”.

— Скажи ей это и уходи. Тебя к тому времени уже будет ждать Катя с твоими деньгами.

"И все же, почему Катя вернет мне деньги? Что будет написано в записке?”

— Там будет написано, что все это сон.

34

— Антоша! — старуха погладила меня по ноге. — Вставай.

Я так не хотел открывать глаза, что резко схватился за одеяло и, накрывшись им с головой, прижался к стене.

— Антоша, ты глухой? Хватит нервировать мать. Вставай и ступай на работу, а то что мы жрать будем? А? Подумал? Если так желаешь дрыхнуть без задних ног, то кто кормить-то нас будет? Папаша твой? Ага, не дождешься. Он хоть бы раз алименты заплатил. Ни копейки не отправил с самого детства, так что не мужик он. Барахло твой отец. А тебе незачем быть таким, как он, вставай и иди работай. Хоть ты о матери позаботься.

Я не понимал, как Старуха стояла надо мной, если она сломала шейку бедра. Я недоумевал, как оказался в своей кровати, если еще несколько минут назад сидел на лавочке у Большого театра.

— Ты здорова? — пробубнил я.

— Что значит — здорова? Ты что, хочешь, чтобы твоя мать была больная? А ну забери свои слова обратно и впредь не спрашивай меня о здоровье. Ишь, как заговорил — здорова ли я?

— Ты ходить умеешь? — я повернулся к ней и открыл глаза.

Старуха возвышалась надо мной, одетая в засаленный фиолетовый халат с цветочками. Ее лицо плыло от злости.

— Да как ты смеешь? Щегол! Не спрашивай у меня такое. Что значит, хожу ли я? Конечно хожу. Ишь каков, сукин сын, хочет, чтобы родная мать не ходила и лежала смирненько, как спящая красавица. Этого ты хочешь? Чтобы тебя никто не беспокоил? Мечтаешь, чтобы я лежала и не тюкала тебя? Не дождешься, Антон. Вставай и иди работать.

Я уже не слышал слов Старухи. Я не понимал происходящего, в голове гудело, как сирена воздушной тревоги, заглушая все вокруг.

— Где я сейчас работаю? — поинтересовался я.

Я абсолютно потерял связь с действительностью, и от этого было так же паршиво, как если бы я топтался по углям или стеклянным осколкам.

— А-а-а-а, тебе опять приснился сон, что стал богатеньким и улетел на остров мечты с какой-то прошмандовкой?! Так все явно приснилось! Что, уже мозги закипели и забыл, где трудишься?

— Ну откуда ты знаешь? — подскочил я.

— Уже не впервой. Как начудится тебе всякое, так потом бушуешь, от работы отлыниваешь да мать родную не признаешь. Проходили, знаем. Так что зубы мне не заговаривай, собирайся и дуй на работу. Еще с голоду подохнуть под старость лет не хватало, когда такой лоб у мамки есть. Давай-давай, поднимайся, тебя там небось твой любимый Сережа уже заждался. Сам знаешь, как он ворчит, когда ты опаздываешь, даже мне телефон ломает, звонит как ошпаренный.

— Значит, мне все это приснилось?

— Ну вундеркинд, конечно приснилось. Ты же в кровати лежишь, а раз в кровати лежишь, значит, проснулся недавно, а раз проснулся, значит, сны видел. — Мать уперла руки в бока. — Так что хватит сопли жевать, это уже несмешно. Собирай вещички и ступай, пока тебя Лизочка с работы не поперла. Еще