Мысли об обновлении церкви, представленные могущественным императором, могли бы привести к замыканию церкви на самой себе и ослабить ее светскую претензию на власть.

Фридрих II предостерегает короля Франции Людовика от папской политики власти: «…они начали с Нас это, но знайте, закончат Вами, ибо, однажды уничтожив Нашу власть, не ожидают никакого сопротивления».

26 февраля 1246 года он призвал князей мира: «Ведь те, кто сегодня носит имя священников, жиреющие на подачках отцов, угнетающие сыновей, сами сыновья Наших подданных, забывают положение отцов и не соблаговоляют оказывать какую-нибудь преданность ни императору, ни королям, как только их посвятили в апостольские отцы… Но Мы не первые и не последние, кого пренебрежение священников отчуждает и пытается свергнуть с высоты. То же произойдет с Вами, если Вы послушаетесь лицемеров святости, в своей алчности надеющихся, что в их пасть низвергнется целый Иордан… В самом деле, огромные прибыли, которыми они обогащаются, высасывая их из многих государств, как Вы сами знаете, доводят их до безумия… Чем охотнее Вы протягиваете руки этим беднякам, с тем большей жадностью они хватают уже не только за руки, но и за локти… Мы всегда стремились привести священников всех рангов, и особенно самого высокого, к изначальной церкви, к подражанию смирению Господа апостольским образом жизни. Ибо (только) такие священники заставляют ангелов взирать на них, сияя от удивления, могут исцелять больных, поднимать мертвых и своей святостью, а не силой оружия, подчинять себе князей и королей. Эти же, напротив, предаются светскому образу жизни, упиваются наслаждениями, пренебрегают Богом; в потоке сокровищ утонуло их благочестие. Лишить их губительных сокровищ, которыми они развратно отягощены, — дело христианской любви к ближнему».

Такое послание, служащее путеводной нитью для последующих столетий, наполненных поисками реформ, с его обвинениями клира могло бы выйти из-под пера Мартина Лютера, в то же время открыто демонстрирует оторванность от реальности императора, считающегося тем не менее рационалистом.

Здесь же он говорит о «хрупком мире» между папой и императором, никак не понимая очевидного: их отношения полностью разорваны. Он не слышит голоса папы, отвечающего на защитную речь Таддеуса Суесского: «О сколько, сколько было уже обещано, но никогда и ни к какому сроку не выполнялось! И так будет впредь. Наверняка новое обещание рассчитывает лишь остановить уже занесенный над корневищем топор, дабы обмануть и убедить разойтись церковное собрание».

Он все еще верит в «возможность хрупкого мира» между императором и папой, который должен быть создан «могучим посредником». Фридрих, надеясь на мир, призывает церковь к евангельской бедности и убеждает королей прекратить получение церковью доходов, отнять у нее губительные сокровища.

Провозглашающий подобные тезисы может надеяться лишь на свою дружину в борьбе против ненасытной Римской курии, но ни в коем случае не на «хрупкий мир» с папой и курией. В истории церкви всегда какие-то люди хотели бы проводить жизнь в бедности со своими общинами. Церковь поддерживала их, пока они не начинали выступать против основных принципов веры и первенства курии и папы. Но те, кто требовал от церкви бедности, подвергались проклятию, если не сожжению, как, например, бедный Арнольд из Брешии (ум. в 1155 г.).

Император-реформатор во главе нищенствующего движения в XIII веке, император-обновитель церкви — по-видимому, жизнеспособная идея, но абсолютно не сочетающаяся с поисками «хрупкого мира» с папой путем переговоров.

В жалобах Фридриха не видно ничего нового. Уже на соборе в Лионе один из английских прелатов выступил против непомерных церковных сборов. Решительные призывы к бедности церкви привели бы на сторону императора английских баронов, страдавших, как и их слабый король, оттого, что были ленниками церкви.

Во Франции многие бароны объединились в союз для защиты светской юрисдикции от клира. Князья, например герцог Бургундский или граф Бретонский, гордо заявляли в уставе союза: королевство Франция «завоевано не по написанному праву и не самонадеянностью духовенства, а военной силой; они, знать страны, опять принимают на себя отобранное у них право судить, желая привести к бедности разбогатевших на своей алчности священников».

Разумеется, император Фридрих II не смог бы провести подобную реформу церкви, ведь в действительности его интересовала вовсе не религиозная подоплека. Порицания разбогатевшей церкви — лишь средство политической борьбы Штауфена. Будучи фанатиком порядка, он был бы не прочь использовать упорядоченную церковную систему в качестве средства для управления людьми по всей земле. Но церковь должна стоять ниже величия императора и уж ни в коем случае не считать себя властью, имеющей право судить весь мир.

Фердинанд Грегоровиус метко замечает: «Смещение папы с поста верховного судьи над светской властью и возвращение церкви к ее аполитичному первоначальному статусу путем секуляризации ее имущества — вот реформа, требуемая великим императором, но он мог лишь продекларировать ее в виде собственного мнения». Высказывать подобные взгляды против папы и курии, будучи не в состоянии отстаивать их в борьбе, — такое поведение неминуемо вело к краху.

Избрание в Германии антикороля в противовес Гогенштауфену явилось для папской дипломатии нелегким предприятием. Его дом правил слишком долго, слишком твердо именно эту династию считали в Германии королевским родом, данным самим Богом.

Первым предостережением изменения сознания стало отсутствие архиепископов Майнца и Кёльна на придворном совете в Вероне и их присутствие на соборе в Лионе.

Из Майнца и Кёльна по всей стране устремились папские послы, прежде всего члены нищенствующих орденов, оповещая об отлучении императора от церкви и его смещении с трона. Рука курии сжималась все сильнее. Епископы, не поддержавшие архиепископов Майнцского и Кёльнского, отстранялись от должности. Например, епископы Вормса и Регенсбурга, аббаты достопочтенных, основанных во времена Каролингов или в еще более древние времена монастырей Эллвангена, Райхенау, Кемптена и Сан-Галлена. Большая часть юго-запада Германии находилась под интердиктом. Душевное смятение людей не поддается описанию: их лишили всех таинств, крещения, причастия, не могло состояться ни венчание, ни христианское погребение. Ужас накрыл страну, и запуганные люди склонились.

Папскому легату, епископу Филиппу из Феррары, при содействии архиепископа Кёльнского удалось перетянуть на сторону папы ландграфа Генриха Распе, уговорив его стать антикоролем. Перемена в сознании произошла во многом благодаря еще и двадцати пяти тысячам серебряных марок и великодушному разрешению на расторжение брака, выданному папой ландграфу. Генрих Распе, озлобленный муж, остававшийся бездетным в трех браках, желал возвысить свой род, который на нем и заканчивался, славой королевской и императорской короны, даже если на ней будет лежать отблеск предательства и вероломства.

Кроме золота, разрешения на развод и привилегий от папы, его готовность стать антикоролем усилил и намек епископа Бамбергского, посоветовавшего ландграфу, возвратясь из Лиона, без всяких сомнений принять корону, поскольку император недолго будет оставаться среди живых.