Как бы то ни было, на этот раз Скитер вошел в «Замок Эдо» просто через главный вестибюль, хоть и в гриме, миновал огромное панно «Восход солнца над Замком Эдо» (представлявшее собой, кстати, копию картины того самого Мусаси, который, по слухам, убил Хомако Тани и который вполне мог это сделать, учитывая его характер), вступил в лифт и нажал круглую кнопку с цифрой «три».

Спустя несколько секунд он уже крался по коридору третьего этажа к дорогому номеру. Ноги его бесшумно ступали по ковру, столь ценному и толстому, что и персидские цари не отказались бы постелить такой в своих зимних дворцах. Простой черно-белый узор напоминал Скитеру снежных барсов, осторожных хищников монгольских степей, и он вздрогнул, вспомнив ужас, охвативший его, когда Есугэй приказал ему ехать с ними на зимнюю охоту в священных горах. Он до сих пор не знал, было ли его умением или чистой удачей то, что стрела его пронзила барса прежде, чем тот добрался до него своими когтями. Во всяком случае, он до самой смерти будет помнить предсмертный визг его маленькой мохнатой лошадки, буквально выбитой из-под него, прежде чем он вообще понял, что рядом с ним кто-то есть.

Скитер раздраженно тряхнул головой, отгоняя эти воспоминания, и сосредоточился на первоочередной задаче: как попасть в номер 3027? Первым делом он приставил к двери стетоскоп и прислушался. До него донесся шум душа и мужской голос, немузыкально напевавший что-то из куплетов Гильберта и Салливена. Скитер улыбнулся, осторожно отомкнул замок, не врубив при этом сигнализацию, — он сам изобрел приспособление для этого, чем очень гордился, — и вошел в темный номер.

Фарли все пел, а Скитер тем временем начал методичный обыск хорошо обставленной спальни. Он порылся в беспорядочно брошенной на кровать одежде, обшарил все тумбочки, заглянул под матрас, в стенной шкаф, под все предметы мебели и ухитрился даже открыть комнатный сейф — только чтобы обнаружить, что он пуст.

Где же?

Он осторожно приоткрыл дверь в ванную и рискнул заглянуть одним глазом внутрь.

В лицо ему ударил пар вместе с немузыкальным ревом — что-то там про маузеры и дротики. Однако ничего похожего на пояс с деньгами не лежало ни на раковине, ни на унитазе, не висело на вешалке для полотенец. Неужели он не снимает этот чертов пояс даже в душе?

Песня и шум воды резко оборвались. Фарли завершил водные процедуры. Скитер чертыхнулся про себя и выбежал в прихожую. Он выскользнул из номера, запер за собой дверь и, тяжело дыша, с бешено колотящимся сердцем, прислонился к ней.

— Что это ты здесь делаешь? — спросил знакомый голос.

Скитер охнул и подпрыгнул от неожиданности. Только потом он понял, что перед ним Маркус.

— Ох, это ты… — выдохнул он, снова привалившись к двери, ибо ноги его почти не держали. — А я уж испугался, что Голди снова натравила на меня службу безопасности.

Маркус отчаянно хмурился.

— Ты пытался украсть что-то в номере?

Скитер вызывающе посмотрел на друга.

— Мне ведь надо выиграть это пари, — тихо произнес он. — Или ты забыл? Если я проиграю, меня вышвырнут с вокзала.

— Да, все ты и твое идиотское пари! Почему тебе обязательно нужно мошенничать и красть у всех и каждого, а, Скитер Джексон?

Злость Маркуса удивила его.

— Почему у всех? Я никогда не краду у местных. Это семья. А у семьи я не краду.

Щеки Маркуса горели — это было заметно даже в полутемном коридоре. Дыхание его участилось.

— Семья? Когда ты поймешь наконец, Скитер? Ты не монгол. Ты американец из Верхнего Времени, а не какой-то немытый, вонючий варвар!

Он даже пошатнулся от удивления. Откуда Маркусу это известно?

— Монгол не крадет у своих, — объявил Маркус, явно цитируя разговор, которого Скитер совершенно не помнил. — Милая мораль для милого вора, да? Вот ты кто — вор. Мне тошно слышать от тебя, насколько туристы это заслужили. Они не твои враги! Они просто люди, которые хотят радоваться жизни, и тут появляешься ты, и крадешь, и лжешь… — Глаза его вдруг расширились, потом сощурились. — Те деньги, что ты дал мне… Твой римский выигрыш. Ты выиграл его нечестно.

Скитер облизнул пересохшие губы, пытаясь найти подходящие слова.

— Он пришел ко мне за помощью, будь ты проклят, потому что ты украл деньги, которые он отложил, чтобы начать новую жизнь! Чтоб тебе гореть в твоем монгольском аду, Скитер Джексон!

И не сказав больше ни слова, Маркус повернулся и зашагал к лифту, миновал его и исчез на лестнице Громко хлопнула дверь. Скитер стоял, задыхаясь, на белоснежном ковре. Почему ему так хочется плакать, как в тот день, когда ему исполнилось восемь лет? К черту, Маркус всего лишь выходец из Нижнего…

«Да, — прошептал ему внутренний голос. — Выходец из Нижнего Времени, которого ты назвал другом и которому ты спьяну — или по глупости — выложил всю правду». Скитер мог лгать туристам сколько угодно, но этому голосу соврать не мог. Только что на его глазах разлетелась в пыль его единственная дружба. Когда рядом с ним отворилась дверь номера 3027 и из нее высунул голову в коридор Фарли, он почти не заметил этого.

— Эй, вы. Вы не видели здесь парня по имени Маркус — ростом примерно с вас, каштановые волосы?

Скитер посмотрел Фарли в глаза и не удержался еще от одной лжи.

— Нет Никогда не слыхал о таком.

Потом он пошел к лифту и в ближайшее место, где отпускали спиртное. Он хотел напиться до бесчувствия И ему было совершенно наплевать, сколько денег это ему будет стоить. Он зажмурился и стоял так, пока лифт бесшумно спускался в вестибюль «Замка Эдо».

Как сможет он возродить дружбу, которую сам ухитрился разбить к чертовой матери? Но он должен попытаться. Кой смысл оставаться на ВВ-86, если это будет ему не в радость? И вспоминая холодный, злой взгляд Маркуса и его ледяной голос, от которого холод пробирал до костей, он понимал, что никогда не будет жить счастливо в Ла-ла-ландии, если не сможет как-то восстановить добрых отношений с Маркусом.

Он вывалился из лифта, ощущая себя совершенно одиноким в вестибюле, полном туристов, и понял, что гнев Маркуса гораздо страшнее тех давнишних матчей в бейсбол, на которые его папочка так и не удосужился явиться ни разу под предлогом работы: вытягивать деньги из клиентов, навязывая им то, что им и даром не нужно.

Это сравнение причиняло ему боль.

Скитер добрел до ближайшего бара и, не обращая внимания ни на татуированных якудза, ни на удивленных японских бизнесменов, напился до чертиков. Уж не изменило ли ему счастье? Может, это послано ему в наказание за то, что он обманул — и потерял в результате — своего единственного друга? Так он и сидел, один среди японских лиц, косившихся на «гейджина» в их баре, и думал, кого он ненавидит больше: своего отца? Маркуса — за то, что тот показал Скитеру, насколько он сделался похож на него? Или самого себя — за то, что делал в жизни все, чтобы в конце концов стать похожим на человека, которого ненавидел?