– И дело не в том, что вы просто упустили момент, когда егоеще можно было спасти?

– Татьян, – сказал Долгов терпеливо, – ну, теоретически унас всех есть некий шанс умереть сию минуту. Он ничтожно мал, но он есть.Помните про то, что человек не просто смертен, а внезапно смертен? Но никакихдиагнозов, не совместимых с жизнью, у него не было!..

Таня немного подумала.

– Та-ак, – протянула она. – А его могли… ну, я не знаю…убить?

– Зачем его убивать?

– Я не знаю, Дмитрий Евгеньевич! Просто у нас ходят всякиеслухи, и наш генеральный продюсер нервничает, и кто-то наверху нервничает тоже!Вы видели ту нашу программу?

Долгов отрицательно покачал головой.

– Я видел, – встрял Абельман. – Не программа, а маразм.Извините меня, Танечка!

– Из программы следовало, что после разоблачительной книгина писателя Грицука были устроены гонения – не зря он у вас оказался! Раз лег вбольницу, значит, ему было от кого скрываться. Это возможно?

– Я не знаю, Татьяна!

Она вдруг рассердилась.

– Да что такое, Дмитрий Евгеньевич, что у вас ни спросишь,вы ничего не знаете!

– Спросите у меня про язву желудка, – предложил Долгов иулыбнулся. – Или про мочекаменную болезнь. Вот про это я все знаю.

– Но к вам в больницу никакие темные личности не приходили?Евгения Ивановича не спрашивали? На черной лестнице не дежурили и на крышах вкамуфляже не залегали?

– Нет, не залегали. Насколько я знаю, к нему приходила жена,приносила какие-то вещи. Но сам я ее не видел.

Таня вытаращила глаза.

– Жена?! У него не было никакой жены! У него осталсяплемянник, единственный наследник!

– Мне сестры сказали, что приходила жена, молодая икрасивая, и они еще обсуждали, что у такого засран… извините… у такого неприятногочеловека такая красивая жена!..

Таня быстро соображала.

– Так, – молвила она. – Значит, жена. А может, это никакиене врачебные ошибки и не политическое убийство, а просто бытовуха?!

– Что?

– Ну, если он не сам умер, а его убили, может быть, этородственники постарались?

Долгов уставился на нее. Ему это в голову не приходило. Вотчто значит никогда в жизни не смотреть сериалы про трупы!

– Послушайте, коллеги, – лениво протянул Абельман, – а счего вы все взяли, что его убили? Ну, что он не сам перекинулся? В заключенииясно сказано – остановка сердца!

Долгову не хотелось рассказывать про странные таблетки,которые забрал Глебов, и про Екатерину Львовну с проломленной головой. ТатьянуКраснову он видел первый раз в жизни, не слишком ей доверял и не собирался, вотличие от Абельмана, провести с ней остаток жизни!

Поэтому он просто объяснил, что Евгений Иванович частоупоминал о том, что его собираются убить, и довел этими рассказами весьперсонал до белого каления.

– Дмитрий Евгеньевич, – начала Таня. – Давайте так. Яразузнаю про родственников и наследников, а вы попробуете выяснить что-нибудьпро жену. Ну, хотя бы как ее зовут. Может быть, что-то прояснится. Еще хорошобы узнать, было ли завещание и есть ли что завещать.

Долгов подумал о Глебове, с которым у него была назначенавстреча.

– Это я могу выяснить, наверное. Если мне удастся, я вампозвоню.

– А что это вы так обрадовались, Танечка? – Абельман вдругподумал, что есть еще одна Таня Краснова – журналист и телеведущая, – и о тойТане он ничего не знает. До той ему не было никакого дела, а тут вдругоказалось, что она рядом! – Из этого может выйти сенсация?

– Да наплевать мне на сенсацию! – Таня сердито вытряхнула изпачки сигарету, закурила. – Только, если его на самом деле прикончилиродственники, это просто замечательно!

– Что ж тут замечательного?!

– А то, что генеральный продюсер грозился меня уволить, еслия не смогу подтвердить хоть какую-то информацию из той программы! Ведь если онсам помер, значит, и разговоров никаких быть не может ни о преступлении, ни оврачебной ошибке. И профессор Долгов может запросто подавать на меня в суд заклевету!

– Ого, – заметил Абельман. – Это был бы номер!

– А если его все-таки прикончили родственники из-за наследства,или потому что он им надоел, значит, преступление все-таки было! И я могудовести это дело до конца, рассказать, как все было в действительности, ипоказать это генеральному! Ему больше ничего и не надо: если преступлениевсе-таки было, следовательно, мы не врали. Но совершил его не генеральныйпрокурор или президент, а, допустим, племянник Анатолий! И все на этом могутуспокоиться.

Они помолчали.

Вокруг шумела толпа, работали огромные плазменные экраны настенах, показывали все разное. Шипели кофеварки, звонили телефоны, дым уходилпод потолок.

Одним словом, ад.

– Эдик, – вдруг вспомнил Долгов. – Помнишь, ты обещалвыяснить у своей секретарши, кто именно просил пристроить Евгения Ивановича внашу больницу? Ты у нее спрашивал?

Абельман покачал головой.

– Там какая-то странная штука, Долгов. Она не знает.

– Ты же говорил, что она всех записывает!

– Нет у нее записи. И вообще, в тот день звонили толькосвои, которые этого писателя знать не могли. И как получилось, что она незаписала, непонятно. А она сама клянется, что записала всех!

– Странно, – подумав, сказал Долгов. – Очень странно.

Было еще что-то странное, связанное с телефоном, который неработал в ту ночь, когда он нашел Катю.

Нечто очень странное, что следовало бы додумать до конца, ноон все время отвлекался и никак не мог додумать!..

– Михаил Алексеевич, – кислым голосом произнесла секретарша,– к вам пришла Светлана Снегирева. Вы ее примете?

Глебов, оторвавшись от компьютера, подозрительно посмотрелна коммуникатор, как будто Светлана была птичкой и сидела сверху на трубке.

– Кто ко мне пришел? – осторожно переспросил он.

– Снегирева Светлана. Я говорила, что вы ей не назначали и увас в три другой посетитель, но…

Не дослушав, Глебов нажал кнопку, стремительно вышел из-застола и распахнул дверь в приемную.

Они обе на него оглянулись – и Светлана, и секретарша.

– Проходите, – сказал Глебов.

– Здравствуйте, Михаил Алексеевич.

– Проходите, – повторил он. – Хотите чаю или кофе?