Но что это я настроился на финал? До финала-то еще далеко. Мне еще служить, как медному котелку. И служить не за страх, а за совесть, потому что наступил 1981 год и в дверь моего кабинета снова постучалась судьба в образе кадровика, который был намного моложе меня, а потому обратился на «вы»: «Собирайтесь! Поедете в Берлин на пять лет. Прошу поторопиться со сборами». Моя последняя загранкомандировка продолжалась не пять, а почти шесть лет. В Москве мы оставили 19-летнюю дочь, студентку Губкинского института. Она нас успокаивала, убеждала, что выживет. Выжить-то она выжила, да вышла в наше отсутствие замуж. Брак ее оказался неудачным. Пришлось через некоторое время мужа поменять. Выехали мы с женой в Берлин в самом начале 1982 года. По дороге со мной случилась неприятность: от сильного рывка поезда в Минске я упал во сне с полки, ударился головой об откидной столик и рассек до кости надбровную дугу около виска. Сел на сиденье, включил свет. Из раны обильно текла кровь. Вся одежда и пол были в красных пятнах. Жена проснулась и сразу запаниковала. Я ее успокоил. Вдвоем мы продезинфицировали рану и залепили ее лейкопластырем. Навели порядок в купе. Меня беспокоило лишь одно: как оценит мою заклеенную физиономию начальство в Берлине. Наверняка подумает, что разбил по пьянке. На меня работал в данном случае лишь тот фактор, что это начальство давно знало меня лично. Заместитель руководителя Представительства КГБ в ГДР генерал-майор Иван Алексеевич Ёрофеев принял меня через несколько часов после моего прибытия в Берлин и сразу спросил, что у меня с бровью.

– Иван Алексеевич, – ответил я, – если я скажу, что это не по пьянке, а несчастный случай, вы все равно не поверите.

– Вот и молодец, что говоришь правду, – похвалил генерал.

На этот раз мы не уехали в один из округов страны, а остались в Берлине. Я влился в маленький коллектив группы координации, курировавшей деятельность наших разведточек в окружных центрах. Мне было поручено вести линию внешней контрразведки, то есть разработку спецслужб противника.

Я приступил к работе с первого дня пребывания в стране тем паче, что знал ее к тому времени, как знают собственный двор. Моим полем деятельности стала теперь вся республика, вернее все наши 14 точек, рассеянные по ее территории. Я должен был объезжать эти точки, знакомиться с материалами по своей линии, помогать сотрудникам в организации работы на их участках, учить молодежь оперативному искусству и грамотному составлению оперативной документации, а также правильному ведению дел. Надо было добиться такого положения, чтобы все разведточки и отдел внешней контрразведки Представительства действовали в едином целенаправленном потоке.

Скажу несколько слов о том, что представляла из себя ГДР в 80-е годы. В конце 1980 года я побывал здесь в короткой командировке по делам управления “И” ПГУ. Проехал по пустынной бастующей Польше, утром сошел с поезда на Восточном вокзале Берлина и, обменяв деньги, первым делом отправился в магазин, чтобы купить перчатки. Старые были утеряны в Бресте. Перчаток в этом магазине не было. Не оказалось их и в другом магазине. Только в универмаге на Алексе я увидел перчатки. Однако за ними пришлось, совсем как у нас, постоять в очереди. Тогда же я обратил внимание на отсутствие в магазинах ГДР некоторых товаров первой необходимости. Не хватало дешевой обуви, дешевой одежды, совсем исчезла дешевая посуда. С продуктами питания пока был полный порядок. Я съездил тогда и в Галле. Хотел показать приехавшему со мной из ПГУ коллеге свой любимый город, провести его по заветным подвальчикам, попить пива в уютной обстановке. Каково же было мое удивление, когда я обнаружил многие из этих милых пивнушек закрытыми. У некоторых даже окна были забиты досками. Что же произошло? Оказывается, Хонеккер в запале социалистического энтузиазма одним махом решил уничтожить многоголовую гидру частнособственничества. Он разом закрыл 10 000 мелких частных предприятий, полагая, что от них все беды. Для такой маленькой страны, как ГДР, это очень большая цифра. Хонеккер нанес сильнейший удар по экономике государства, разрушив целую инфраструктуру, складывавшуюся столетиями. Суровый марксист Ульбрихт до такого не додумался, а легкий, либеральный, веселый Эрих – на тебе!

У меня в Галле был знакомый парикмахер по фамилии Брудер. Я всегда у него стригся. Он работал один в крошечной комнатке, которая была частью его квартиры. Порядок в парикмахерской наводила жена Брудера. Осенью 1980 года я увидел на двери его заведения трогательную афишку: «Mein Betrieb ist fur immer geschlossen»[4].

Позже я нашел Брудера в большой государственной парикмахерской. Он все так же ловко орудовал ножницами и был все так же любезен. К этому времени руководство ГДР одумалось и решило дать кое-какую свободу частнику. Поэтому я спросил у Брудера, не намерен ли он вновь открыть свое заведение. «Нет, – ответил он. – Мне тут лучше: работаю меньше, а денег получаю примерно столько же». Брудеру стало не хуже, но хуже стало его клиентам. Раньше все они звонили ему или заходили к нему и договаривались о времени стрижки, и для всех он находил это время. Теперь клиенты сидели в длинной очереди, а он не торопился. Ведь денег ему платили примерно столько же. Исчезли крошечные горячие булочки, с которыми немец привык пить свой утренний кофе. В огромных государственных ресторанах обслуживали медленнее, чем в маленьких гаштетах. В больших магазинах перестали обращать внимание на покупателей. Продавцы, особенно молодые, быстро научились хамить. Правда, уровень обслуживания в ГДР никогда не опускался до нашего. Это была все-таки Центральная Европа.

Другим важным фактором, подорвавшим экономику ГДР, явились миллиардные займы. Основным заимодавцем была ФРГ. В 80-е годы ГДР едва успевала выплачивать проценты по этим займам. Причем, выплачивала она их своими первоклассными товарами. В каталогах торговых фирм «Квелле», «Неккерман» и др. четвертая часть рекламируемых к продаже товаров была восточногерманского производства, но пришиты были к ним западные этикетки. На полках магазинов ГДР оставалось преимущественно низкопробное барахло. Конечно, небольшая часть доброкачественных вещей оседала в республике, но это был уже дефицит. Его добывали по блату. В середине 80-х годов я не мог купить там по доступной цене ни приличного костюма, ни плаща, ни пальто. Все это покупалось во время отпусков в Москве. Наши столичные универмаги в то время были богаче берлинских. Правда, были в республике продовольственные магазины фирмы «Деликат» и промтоварные – фирмы «Эксквизит», где продавались за большие деньги любые товары, в том числе импортные, очень высокого качества. Однако товары эти были по карману только немногим весьма состоятельным людям. Размножался и жирел класс коррумпированных партийных бонз и государственных чиновников. Население роптало. С продуктами питания, повторяю, был порядок. Мы никогда не поднимались до уровня ГДР в плане снабжения населения доброкачественной пищей в необходимом количестве. Естественно, на еду уходила часть займов. Но мы ведь тоже растранжирили все свое золото и сделали громадные займы, а народ не накормили. Наше золото и взятые взаймы миллиарды были просто разворованы. Немцам русского размаха в разграблении собственной страны никогда не достичь. Куда им, несчастным колбасникам! Кстати, разворовывание нашего Отечества шло уже тогда по нарастающей кривой во всех сферах и измерениях нашей жизни. По роду службы мне приходилось знакомиться с документами, характеризующими уровень коррупции в Группе советских войск в Германии (ГСВГ) в 80-е годы. Существовала целая прослойка населения ГДР, кормившаяся за счет продуктов гниения нашей армии. Спекулировали и торговали все – от рядового до генерала, но центральной фигурой в этом действе был прапорщик, оборотистый деляга в погонах. В армии о прапорщиках сложили такую песню: