Примерно в одно время со мной в «Семеновском» отдыхал Олег Гордиевский, один из руководящих работников ПГУ и давний агент английской разведки, которая лет за двадцать до этого сняла его с проститутки в одном из борделей и завербовала на компрматериалах. Гордиевский находился в санатории под слежкой. Он ее обнаружил, перешел на нелегальное положение и нелегальным же способом покинул Советский Союз. Ущерб нашей разведке он нанес огромный. Теперь Гордиевский – боец за идеалы свободного мира. Его книга, великолепно изданная, продается на каждом углу. А по мне – предатель остается предателем независимо от смены режимов. В ПГУ в последние годы Советской власти было выявлено немало предателей. Анализ показал, что в большинстве своем это были мальчики из элитных буржуазных семей, где витал дух презрения ко всему отечественному, где сущностью человеческих отношений был цинизм во всех его вариантах, а понятие «совесть» стало предметом глумления с младенческого возраста. Как-то мы спросили Рудольфа Ивановича Абеля, не приходила ли ему в голову мысль о возможности компромисса с противником, когда он был арестован. Если бы вы видели его в ту минуту! Абель был оскорблен. Он весь подобрался, посуровел и ответил коротко, почти зло: «Нет, не приходила!» Этот нерусский человек превыше всего ставил честь русского офицера, коим был долгие годы, и идею, в которую беззаветно верил. И то и другое развилось на основе порядочности, культивировавшейся в его семье. И не смейтесь, пожалуйста, над контрразведкой, когда она болеет шпиономанией. Помните: из ста шпионов проваливаются только десять. Остальные девяносто продолжают работать. Разоблачить опытного шпиона очень трудно. Такие субъекты, как Гордиевский, для противника царский подарок.

В 1985 году к нам в семью пришла большая радость: родилась внучка Сашенька. Увидел я девочку только через десять месяцев после ее рождения, когда приехал в отпуск весной 1986 года. Сашенька уже ходила, но была худенькой, слабенькой. Мы решили взять ее с собой в Берлин, зная, что немецкое детское питание разнообразнее, качественнее, вкуснее нашего. В этот момент и разразилась Чернобыльская катастрофа. Масштабы бедствия мы сразу не постигли, так как они были первоначально скрыты от населения. Только в Бресте, у парадных ворот страны, мы начали соображать, что произошло. «Не ставьте ребенка на землю! Это опасно!» – крикнули нам с перрона брестского вокзала. Шел май. В это время здесь обычно продавали много зелени, молочных продуктов, яиц, сала. Ничего такого теперь не было. Санитарные кордоны не пускали на перрон женщин, желающих продать свои продукты. «Не покупайте здесь ничего, кроме консервов!» – снова предупредили нас. Мы покатали Сашеньку около поезда в коляске и вернулись в вагон. Добрались до Берлина и сразу же увидели машины, дезактивирующие городские улицы. Посыпались сообщения о радиоактивных заражениях в Скандинавии, ФРГ, Италии, других странах. Казалось, чем дальше от Чернобыля та или иная страна, тем сильнее она заражена. Только наше ТАСС хранило тупое спокойствие.

Вслед за нами приехала в Берлин наша дочь, которая рассказала, что в Союзе по поводу Чернобыля никто не паникует и авария подается как локальное бедствие.

Сашенька жила у нас все лето. Осенью мы вернули ее родителям, а в следующем году взяли на более длительный срок. Девочка заговорила, она росла резвым, веселым, забавным ребенком, доставляя нам с женой много радостных хлопот.

Близилась к концу моя последняя загранкомандировка. Хорошо запомнился один из эпизодов этих месяцев – приезд в Берлин Горбачева на совещание глав государств-участников Варшавского договора. Наш генсек обнял и расцеловал встречавшего его Хонеккера. Потом они отправились в отель «Метрополь», где проходило совещание. После него состоялся концерт в только что восстановленном Шаушпильхаузе (Концертном зале) с великолепным интерьером. Когда ехали на концерт, почему-то забыли в “Метрополе” советского министра обороны маршала Соколова. Старенький маршал семенил по вестибюлю отеля и спрашивал у всех: «Где моя фуражка, где моя фуражка?» Один из наших сотрудников разыскал маршальскую фуражку и отвез его на концерт. Кажется, на этом самом концерте Горбачеву и вручили телеграмму о приземлении западногерманского парнишки Руста в районе Красной площади. Горбачев расстроился и тут же улетел в Москву, где прогнал с должности Соколова и еще каких-то генералов. Теперь всему свету стало ясно, что в империи дела идут из рук вон плохо. На нашу страну надвигалась катастрофа пострашнее Чернобыльской. И сразу же, как всегда бывает в таких случаях, там и сам возникли хитрые и подлые рожи людей, именовавших себя спасителями Отечества. Число этих рож увеличивалось с каждым годом в геометрической прогрессии. И, в конце концов, Отечество-таки рухнуло.

Осенью 1987 года мы вернулись в Союз. У нас были путевки в санаторий «Кратово» под Москвой. Но великое детище Жуковского и Туполева – Центральный аэрогидродинамический институт (ЦАГИ) – в том году не дал нам отдохнуть. В его гигантской трубе постоянно что-то продували днем и ночью, продували даже 7-го ноября. Здание санатория стонало и вибрировало, стекла дребезжали. Я не спал все 24 дня пребывания в санатории. Удавалось только задремать ненадолго. Невеселые мысли посещали меня по ночам. Мне 53 года. Могут турнуть на пенсию, а полной выслуги еще нет. Года не хватает до двадцати пяти. Может, пожалеют, не турнут. Как быстро и незаметно прошла жизнь! Вся в работе, ибо учеба тоже труд. Кого я знал, кого видел? Партийных вождей, знаменитых разведчиков, генералов с большими звездами. Ах, да! Еще видел артистов, поэтов. Видел Пьеху, молодую, красивую, на концерте в Грозном. Видел Дорду, тоже молодую и красивую. Однажды столкнулся в магазине с Аллой Ларионовой. Потом она пришла к нам в институт с Рыбниковым, и они дали небольшой концерт. Встретил как-то на улице у Вахтанговского театра Юлию Борисову, засмотрелся на нее, и она мне улыбнулась. Видел Элину Быстрицкую в какой-то пьесе Уайльда. Слушал Вертинского, Штоколова, Образцову, Биешу, Беллу Руденко, Магомаева, Чавдар. Слушал Аркадия Райкина и Ираклия Андроникова. Видел, как танцует Махмуд Эсамбаев. Марка Бернеса видел, Эди Рознера, Мирова и Новицкого, да и мало ли еще кого. Нет, я повидал многих знаменитых своих современников. А самое главное – мне везло в жизни на хороших людей. У меня немало друзей. Вот уйду на пенсию и буду ездить к ним в гости. Правда, кое-кого уже и нет в этом мире. Но кое-кто еще и остался. Почему-то вспомнились мои студенты из Чечено-Ингушского пединститута. Однажды мы поехали с ними на экскурсию на Кавминводы. Огни Пятигорска замаячили впереди поздно вечером. Ночь была ясная, с ущербным месяцем среди приветных южных звезд. Машук заслонил полнеба. Девушки пели «Не искушай меня без нужды…» Это звучало чудесно в ту ночь. Нет, я не был нищим на этой земле…

Вернувшись из санатория, я выспался дома и отправился в управление кадров ПГУ наниматься на работу в последний paз. Я был стар, и охотника укрепить мною свое подразделение не находилось. Пока кадровики искали для меня какое-нибудь занятие, я подшивал им дела и писал описи. Наконец, меня взяли в родное управление «И», причем на руководящую должность. Я стал заместителем начальника того самого отдела, куда пришел старшим оперуполномоченным 17 лет тому назад. В отделе было много постаревших друзей и знакомых, но и молодежь имелась. Мне как потенциальному пенсионеру серьезной работы не стали поручать. Да я бы и не потянул ее. Они слишком далеко ушли вперед в деле создания и развития автоматизированных систем управления процессами разведки, пока я носился по автобанам Германии, стремясь напакостить спецслужбам противника и не позволить им напакостить нам. Основной моей обязанностью стала воспитательная работа и составление всевозможных планов, не имеющих прямого отношения к деятельности отдела. Я расследовал чрезвычайные происшествия, проводил душеспасительные беседы с нерадивыми сотрудниками, знакомился с их взбалмошными женами, которых тоже пытался воспитывать, организовывал учебные стрельбы, спортивные состязания, посещения выставок и даже хождение по азимуту вокруг нашего лесного объекта. Таким путем я и дослужился до полковника. Папахи брать не стал, а взял деньги и купил на них жене французские духи.