Только потом я понял, почему среди большой толпы людей генерал обратил внимание в этой ситуации именно на меня — он просто принял меня за общевойскового командира. Я отобрал из своей группы человек двадцать, среди них был командир санвзвода лейтенант Згардин, и мы быстро соорудили КПП. Вскоре к нам прибился какой-то интендантский майор, взявший на себя все вопросы снабжения. С каждым часом у нас становилось все больше людей и техники, мимо нас гнали табуны лошадей, стада коров и отары овец. Вся эта масса оседала в районе КПП и затем направлялась по на значению в Мизур (где находился штаб 351-й СД) и в Орджоникидзе.

По ночам из района КПП самовольно уходили, дезертировали командиры и красноармейцы, жители Закавказья, хорошо знавшие местность.

Через десять дней на КПП прибыл представитель штаба дивизии, и им оказался майор, которого я знал еще по 164-й сбр. Уехав, он доложил командиру дивизии, что КПП командует врач, и вскоре меня вызвал к себе комдив, генерал-майор Василий Фадеевич Сергацков. Поблагодарил за службу, как это водится, и спросил, почему там, у Тамиска, получая приказ, я не сказал ему, что являюсь военным медиком, а не строевым командиром, и я ответил ему, что время и обстановка не позволили что-либо объяснить. Генерал перешел к делу. На базе дивизии, сказал он, сформирована группа войск Мамиссонского направления, и начальнику медслужбы этой группы требуется помощник, и если я согласен, то прямо сейчас могу приступить к выполнению этих обязанностей. Я согласился, генерал вызвал начальника медслужбы, военврача 2 ранга Шаркова, которому я был представлен, после чего мы отправились в медсанбат.

В штабе дивизии, который размещался в штольне, я познакомился с обстановкой и командирами, с которыми мне предстояло вместе служить и работать.

Части дивизии занимали оборону на рубеже Алагир — Орджоникидзе, некоторые подразделения располагались в Унале, Тамиске, на Залахарском и Мамиссонском перевалах и в других районах. В Садоне была сконцентрирована группа из 8–10 эвакогоспиталей. Шарков, учитывая мою молодость, возложил на меня всю инспекционную работу, благодаря чему я практически не бывал в штабе, а все время находился в частях на передовой и вскоре облазил весь передок, хорошо узнал всю систему нашей обороны на различных участках и мог на равных участвовать в докладах командиру дивизии, свободно ориентируясь также в численности личного состава, потерях, наличии эвакотранспортных средств, эпидемиологической обстановке и во многом другом. И поэтому, когда через месяц Шарков ушел на повышение, генерал-майор Сергацков лично предложил мне должность начальника медико-санитарной службы дивизии (группы войск Мамиссонского направления).

Я согласился и служил в этой должности до весны 1943 года, пока после лечения в госпитале не был назначен на другую должность.

— В возрасте 22 лет вы стали начальником медслужбы дивизии. Случай уникальный. Как молодому военврачу удавалось справляться с ответственностью на таком высоком уровне?

— Действительно, это был исключительный случай. В моем возрасте было рановато занимать такую должность. Дивизионные врачи соседних дивизий, да и старшие врачи полков моей дивизии были намного старше меня по возрасту.

Много из того, что мне полагалось делать в этой сложной, многопрофильной службе, откровенно говоря, я тогда не знал, но учился на ходу, прислушивался к советам старших штабных офицеров и моих коллег. Командир медсанбата Терменецкий, был, наверное, в два раза старше меня, и его советы всегда были дельными, я к ним прислушивался.

— Многие бывшие защитники Кавказа в своих интервью утверждают, что немцы дошли до Орджоникидзе не по вине или в результате ошибок нашего командования, а по причине того, что на передовой поставили в оборону национальные кавказские дивизии, не отличавшиеся стойкостью в боях. Насколько подобное заявление правдиво?

— На ваш вопрос я однозначно ответить не могу, так как не располагаю достоверной информацией. Мои начальники, подчиненные и товарищи-офицеры по штабу и управлению: грузины, армяне, азербайджанцы, осетины и другие кавказцы — ничем не отличались от остальных командиров, а иногда и превосходили их. Правда, среди части строевых офицеров циркулировали такие мнения, но, по моему мнению, совершенно бездоказательные. Но в 70-х годах, работая над диссертацией по истории медицинского обеспечения Закавказского фронта в годы войны, я из документов узнал, что 414-ю национальную грузинскую дивизию сняли с передовой и вывели в тыл для наведения порядка в ее рядах после перехода на сторону немцев двух батальонов.

В 392-й грузинской дивизии к немцам перебежало свыше полутора тысяч человек, и эту дивизию пришлось убирать с передовой как ненадежную часть.

Но одновременно известный факт, что с ней рядом отлично сражалась с немцами другая стрелковая дивизия, также сформированная в Грузии.

Так что на ваш вопрос односложно ответить невозможно…

У нас в октябре — ноябре 1942 года в 351-й СД также наблюдалось весьма серьезное в своих масштабах дезертирство местных красноармейцев, призванных из Закавказских республик, но другие кавказцы честно воевали на передовой, как и все остальные…

Большинство самострелов, которые мне пришлось видеть в те дни, были у выходцев Кавказа и из Средней Азии, и даже показательные расстрелы членовредителей не помогали.

— Бои на Кубани в начале 1943 года. Что можно рассказать об этом периоде?

— 24/12/1942 г. части дивизии освободили Алагир, а еще через восемь дней началось общее наступление. 4 января мы вошли в Нальчик, на обочине дороги стояли несколько местных жителей и держали в руках горшочки с горячей картошкой, квашеной капустой и бутыли самогона, от души предлагая нам все это отведать.

В это время по шоссе двигалась артиллерийская часть, орудия которой вместо лошадей тянули верблюды. Одна из местных старушек, увидев верблюдов, запричитала: «Как же вы, сыночки, догоните супостата германского, они ведь на машинах, а вы на энтих-то верблюдах?!» С 10 января до начала февраля, до самого Краснодара, дивизия с боями прошла 700 километров. Темп наступления был таким высоким и стремительным, что мы даже не успевали полностью развернуть медсанбат, помощь раненым оказывалась на полковых, медицинских пунктах, часто на ходу, и оттуда напрямую шла эвакуация в тыловые госпиталя. Среднесуточные потери дивизии составляли 1,5–2% личного состава в сутки. Небольшая задержка была под Пятигорском, где противник оказал серьезное сопротивление. На реке Малка оборонительный рубеж удерживал немецкий штрафной батальон. Помню, как в одном из наших полков, на ПМП, в районе Нижнего Куркужмана скопилась группа раненых, требующих срочной эвакуации. Я взял с собой две автомашины и лично поехал в полк… ПМП размещался в двух домиках, возле одного из них стояла повозка. Старший врач полка и два врача сидели за столом, на подоконнике лежали мешки с семечками, на которых спала девушка-санинструктор. Во второй половине дома лежало человек 10–12 раненых, обработанных и готовых к эвакуации.

Где-то часа в 3–4 ночи, перед самым отъездом, мы решили поесть, сели за стол. Вдруг услышали в тишине характерный вой немецкого шестиствольного миномета. Рядом с этими домиками разорвалось несколько мин, одна из которых в клочья разорвала лошадей, впряженных в повозку, тяжело ранила ездового и девушку, спавшую на мешках с семечками. Осколочные ранения получили старший врач полка и еще один врач, а мне достался только маленький осколок в стопу. Несмотря на это, быстро закончили погрузку и отправились в Баксан, где был частично развернут наш медсанбат.