Все опричное войско царь решил сделать конным. Великий князь разбил опричное войско на полки, которые управлялись воеводами и опричным Разрядным приказом. Фернан Пинто уже знал, что пешее войско Московии составляла посошная рать. Кроме того, имелось пешее стрелецкое войско, городовые казаки и дворянская конница. Стрельцы были хорошо обучены и поголовно вооружены пищалями[64], что ставило их выше западноевропейской пехоты, где часть пехотинцев-пикинеров имела только холодное оружие

Главными закоперщиками опричнины стал отец Федьки Басманова, боярин Алексей Данилович Басманов, родственник покойной царицы Анастасии, боярин Василий Михайлович Юрьев, брат второй жены царя кабардинской княжны Марии Темрюковны, князь Черкасский и князь Афанасий Вяземский. Среди опричников были бояре, а также князья Одоевский, Хованский, Трубецкой и другие.

В начале февраля, второго числа, царь съездил в Москву на несколько дней, чтобы принять власть и объявить народу о своих милостях. Кроме того, при большом стечении народа дьяки зачитали указ великого князя о создании опричнины. Священники, вельможи и простой люд, обрадованный возвращением на трон царя-защитника, многое пропустили из этого указа мимо ушей. А зря…

* * *

После возвращения Иоанна Васильевича в Слободу, с середины февраля последовали первые расправы с заговорщиками. «За изменные дела» казнили боярина князя Александра Борисовича Горбатова и сына его князя Петра, окольничего Петра Головина, князя Сухово-Кашина, князя Дмитрия Шевырева. А бояр Ивана Куракина и Дмитрия Немова царь велел постричь в монахи.

Фернан Пинто ощущал большую радость. Свершилось! И именно так, как он замыслил. Опричники нарядились в черные монашеские одеяния, к шеям своих лошадей привязывали собачьи головы, а у колчана со стрелами — метлу, как знак преданности царю и готовность вымести любую измену в государстве. Теперь жизнь в Александровской слободе регламентировалась уставом, составленным лично Иоанном Васильевичем. И он был даже строже, чем во многих настоящих монастырях.

Царь назвал себя игуменом, князя Вяземского — келарем, а Малюту Скуратова-Бельского — параклисиархом, или пономарем. В полночь все вставали на полунощницу, в четыре утра — к заутренней, на рассвете, в восемь часов, начиналась обедня. Царь показывал пример благочестия: сам звонил к заутренней, пел на клиросе, усердно молился, а во время общей трапезы читал вслух Священное Писание. В целом богослужение занимало около девяти часов в день.

В один из ясных февральских дней, ближе к концу месяца, когда капель, первая предвестница весны, начала ваять под крышами свои хрустальные кружева, в Слободу прибыл небольшой конный отряд. Впереди на мощном жеребце с широкой грудью и огненным взглядом ехал закованный в броню витязь. Мороз уже пошел на убыль, и вместо непременной в условиях русской зимы шубы или овчинного тулупа на его плечах красовался широкий темно-синий плащ с красным подбоем и меховой опушкой.

Фернан Пинто как раз вышел на прогулку, и когда неизвестный воин проезжал мимо, фидалго вдруг ощутил на себе его пристальный взгляд. И он не предвещал португальцу ничего хорошего. За ним, тоже на добром коне, ехал еще один витязь в броне — помоложе. Во внешнем облике этих двух мужей было что-то чужеземное, хотя одежда и воинское облачение на них были русскими, но более пристально всмотреться в них Фернан Пинто не смог, потому что отряд скрылся за пристройкой к палатам, где обреталась челядь.

Едва Пинто возвратился в свою келью, где уже сидел — вернее, валялся на постели Антонио де Фариа, как прибежал Митька Бобер. В его лице не было ни кровинки.

— Здеси ён! — вскричал Митька с порога. — Ну и дела… Што теперь будет?

— Кто это — он? — с ленцой спросил де Фариа.

В отличие от Фернана Пинто, любителя долгих прогулок на зимнем воздухе, бывший капитан пиратов предпочитал горизонтальное положение. Он с тоской размышлял о том, как здорово было бы ощутить под ногами палубу, пусть и не каравеллы, а какой-нибудь крохотной фусты, и подставить лицо южному ветру. И чтобы раб-китайчонок принес ему добрую кружку ароматного брама[65]. А то от неумеренного потребления хлебного вина Антонио де Фариа постоянно пребывал в тоскливом состоянии, когда не хотелось двинуть даже рукой, а во рту запахи как в отхожем месте.

— Степан ваш, Демулин!

— Как?! — в один голос воскликнули испанцы.

— Сам приехал! Вот токи што. В опричну записываться. И свово дружка привел… как его… а, вспомнил! — Андрей Дубок.

— Скорее его зовут Андрэ дю Бук, — проворчал по-испански Антонио де Фариа; наверное, под влиянием русского хлебного вина у него прорезались провидческие способности.

Что касается Стефана де Мулена, то они не сказали Митьке, что это француз, принявший русское подданство, и при Бобре продолжали звать его Демулиным.

— Похоже, ты прав. Интересная новость… — сквозь зубы процедил Фернан Пинто, и по его спине пробежал холодок.

Он припомнил, как Иоанн Васильевич при нечаянной встрече — царь как раз возвращался с обедни — предложил и ему вступить в ряды опричников, посулив богатые поместья и большой земельный удел. Фидалго долго и витиевато благодарил за великую честь, но отказался — в связи с тем, что он исполняет дипломатическую миссию, а это предполагает верность государю, пославшего его со столь важным поручением. Царь милостиво покивал, соглашаясь с доводами Фернана Пинто, но лицо его при этом стало замкнутым и мрачным. Похоже, ответ фидалго не очень ему понравился.

Пинто уже знал, что попасть в опалу царя Московии значило навлечь на себя неисчислимые беды. Будь его воля, он немедля оправился бы восвояси, пока не приключилось какое-нибудь несчастье. Но его, а значит, и миссию, держали сокровища тамплиеров. Их нужно было найти во что бы то ни стало! Или, по крайней мере доказать дону Фернандо Вальдесу, что он сделал все возможное и невозможное для выполнения этой задачи. А такие доказательства мог дать только тайный соглядатай святой инквизиции из числа тех, кто приехал с Фернаном Пинто. Честному слову фидалго дон Вальдес конечно же не поверит.

— Теперь нам добраться до него не легче, чем до китайского мандарина, у которого тысяча телохранителей, — мрачно заявил Антонио де Фариа. — Опричники сейчас в чести у царя; они самые верные из верных его слуг. Поэтому Демулин нам не по зубам. Мы не можем его даже пальцем тронуть, иначе нам отрубят целую руку. И не посмотрят на дипломатический статус. Слыхивал я, как великий князь может обходиться с послами иноземными… Лучше в такую историю не попадать.