заботит больше, чем думаем мы, девочки, и я не хочу, чтобы ты оказалась неготовой, как я. – Мягкая, прохладная и нежная ладонь Джо-Энн легла на покрасневшую мокрую щеку Эйприл. – Солнышко, я говорю это только потому, что люблю тебя и не хочу, чтобы ты страдала».

Это был обычный мотив – «Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты страдала».

Было поздно, слишком поздно избегать страданий. Но по крайней мере эта история подтвердила то, что Эйприл уже подозревала. Чего уже боялась.

Отец перестал брать ее на семейные праздники в фирме. Все ее фотографии в доме относились к доподростковым временам. На свадьбе двоюродной сестры, когда бабушка по маминой линии предложила ему потанцевать со своей дочерью, он просто притворился, что не слышит.

Он стыдился появляться с ней. Да, было больно. Очень. Да, впоследствии она даже ходила к психологу по этому поводу.

Но честно говоря, он был таким козлом, что прекратить общение с ним оказалось относительно легко. Они не разговаривали. Они почти не виделись, за исключением каких-то особых дней, вроде сегодняшнего, и даже тогда мама оставалась постоянным буфером между ними. Его неодобрение все еще нервировало Эйприл, но не огорчало.

А вот мама была сладостью, неразделимо смешанной с ядом, который Джо-Энн не считала и никогда не признала бы губительным.

В процессе избавления от отравы Эйприл, вероятнее всего, лишится и сладости.

Тем не менее она сказала Маркусу, что ради своего счастья он имеет право установить границы с родителями, и ей надо последовать собственному совету. Любовь Джо-Энн к Эйприл не оправдывает причиненную ею боль, и любовь Эйприл к Джо-Энн не может спасти их отношения.

Если ничего не изменится. Если Эйприл не заговорит, а ее мать не выслушает по-настоящему.

Сегодня они поговорят. Остальное решать матери.

Джо-Энн по ложечке выкладывала на тарелки соус из низкокалорийного йогурта и укропа, не переставая говорить, не переставая беспокоиться, и любить, и ранить.

– Ты не думала насчет хирургического решения своей… проблемы? – Мама всегда запиналась на этом слове, как будто полнота была ругательством. – Это облегчит тебе жизнь, особенно с таким мужчиной, как Маркус. И ты знаешь, как я беспокоюсь о твоем здоровье.

Вряд ли Эйприл могла забыть, учитывая постоянство, с которым мама об этом напоминала.

– Я могу приехать и помочь тебе восстанавливаться, если хочешь. – Когда дочь не ответила, Джо-Энн попробовала зайти с другой стороны. – Но я знаю, это серьезный шаг. Если ты не готова, может, попробуешь его диету и упражнения? Это может стать вашими общими интересами, как у нас с твоим отцом.

В юности Эйприл задавалась вопросом, что держит ее родителей вместе. Трепетную, доброжелательную и жизнерадостную Джо-Энн. И самоуверенного, эгоцентричного и сволочного Брента. Они были женаты уже почти сорок лет, но до сих пор оставались настоящими незнакомцами. Парой, которая никогда не выглядела более далекой, чем когда стояла рядом.

Что ж, теперь она знает: их брак сохранили берпи и полезный белок.

Это было бы смешно, если бы мама не выглядела такой испуганной каждое утро, становясь на весы, и каждый вечер, становясь на весы, и каждый раз в течение дня, становясь на весы.

Только через три года после отъезда в колледж Эйприл перестала взвешиваться после каждого приема пищи. И еще десять лет потребовалось ей, чтобы совсем выбросить весы.

Мама украшала тарелки дольками лимона, а значит, обед почти готов. У них кончалось время, а у Эйприл кончалась решимость.

Она не может ждать окончания обеда, как планировала. Они сделают это сейчас.

– Мам. – Она накрыла ладонью мамину руку, останавливая отточенные, идеальные движения. – Мне надо поговорить с тобой минутку. Наедине.

Джо-Энн наморщила лоб.

– Пора садиться за стол, солнышко. Это не может подождать?

– Не думаю, – сказала Эйприл и подтолкнула маму к гостевой комнате.

Праздничный обед – не самое удачное время, но этот разговор должен состояться с глазу на глаз, а Эйприл не была уверена, что вернется в дом своего детства. Все зависит от того, что произойдет дальше.

Прожив столько лет с Брентом, мама очень остро воспринимала возможное недовольство близких. Она уже беспокойно ломала руки, уже наполовину была готова заплакать, что отчасти и являлось причиной того, что они никогда раньше не говорили на эту тему. Видя маму в таком состоянии, Эйприл чувствовала себя чудовищем. Чувствовала себя своим отцом.

– Что… – Мама вздрогнула от щелчка двери, хотя Эйприл закрыла ее как можно тише. – Что случилось, солнышко?

Ладно. Обойдемся без Маркуса. В конце концов, она всегда собиралась сделать это по-своему.

– После сегодняшнего дня я больше не хочу видеть отца. Никогда. – В любую минуту Брент поинтересуется, почему жена не обслуживает его с положенной скоростью, и этот разговор закончится. У Эйприл нет времени на увиливания. – Рядом с ним я испытываю только тревогу и больше не стану подвергать себя этому.

Услышав такое твердое заявление, мама сглотнула, в ее глазах отразился ужас.

Годами ее огорчала холодность между отцом и дочерью. Она уговаривала Эйприл по телефону приезжать на его дни рождения и отправлять рождественские подарки, многозначительным шепотом сообщая, что он спрашивал, как у нее дела.

Эйприл ей не верила. И даже если он спрашивал… Достаточно ли этих мимолетных мыслей о ее благополучии, чтобы считать их выражением его огорчения из-за ее отчужденности и его желания быть ближе? Делает ли это его настоящим отцом?

Нет. Нет, не делает.

Теперь Эйприл объявляет о своей независимости, полностью исключает его из своей жизни, и все самые худшие мамины опасения сбываются. И просто ужасно, ужасно ощущать себя тем, кто наносит этот необходимый удар.

– Солнышко…

С дрожащими губами Джо-Энн потянулась к Эйприл. Но когда дочь продолжила говорить, мать уронила руку и замолчала.

– С этого момента наши отношения не включают его. – Мама воспользуется любой кажущейся неуверенностью, поэтому Эйприл не показывала слабость. – Если ты не сможешь навещать меня без него, я пойму. Но тогда я тоже не буду навещать вас.

Вчера ночью Эйприл формулировала разные версии этого разговора.

«Он меня не любит, – сказала бы она маме. – Может, я еще немного люблю его только потому, что трудно не любить собственного отца. Но он мне точно не нравится. С меня хватит».

Но в ответ на это мама стала бы настаивать, что, конечно, отец любит ее, просто мужчины по-другому это выражают, и Эйприл просто нужно понять. Принять. Отказаться от тревоги, отказаться от своих потребностей, несмотря на то, что в груди все выжато досуха, пусто от перспективы видеться с мужчиной, который должен любить ее, но не