– Но не так, как ты. Примерно так я думал. Главное, что никуда не делись константы: их дом, их школа…

– Жалкие отговорки, Эдриан!

– Знаю, это звучит жалко. В том-то и дело, что ни с чем из того, что ты можешь мне сказать о моем поведении или о моих… моих мотивах в последние несколько лет, я не могу поспорить. Когда я смотрю на себя объективно, без помрачений влюбленности или траура, мне трудно поверить, что я принимал такие решения. Что так поступал. Что мог бросить ребенка.

– Целых пятерых детей, Эдриан!

– Да-да, целых пятерых…

– Ты прочитал письма?

– КОНЕЧНО, прочитал!

– И что?

– Это поразительно!

– Что они написали?

– Ты не читала?

– Конечно, нет.

– Даже письмецо Бью?

– Даже письмецо Бью. – Она взглянула на него. – Там что-то интересное?

– Перл хочет, чтобы я проявлял больше воображения при выборе подарков на ее дни рождения. Люк хочет со мной дружить. Кэт просит ее простить. А Бью – щекотать ему пятки. А еще… – Эдриан с улыбкой вернул взгляд Кэролайн. – Еще он хочет, чтобы я переехал жить домой. Перл тоже.

Вместо ответа Кэролайн поставила себе на колени сумочку и достала оттуда письмо.

– Держи. – Она подвинула письмо ему. – От Отиса.

– Прочесть?

– Почему бы нет?

Эдриан открыл конверт и вынул набранное на компьютере письмо.

Дорогой отец,

даже не знаю, что сказать. Я всю ночь и весь день пытался что-то написать, но выходит плохо. Во-первых, прости, что я отвратительно себя вел с Майей. То, что было написано в скайпе, – на самом деле я так не думал. Это так, переписка с Кэт. Это нас с ней сближало. Я не ненавидел Майю. На самом деле я считал ее хорошей. Теперь мне ее недостает.

После смерти Майи я себя возненавидел. Я себя презирал. Но, думаю, лучше ненавидеть себя, чем тебя. Потому что ты лучший в мире папа. Знаю, я не очень-то это показываю. Но я такой. Трудно быть средним ребенком. Старшим тоже трудно. А я и то, и другое. Иногда я сам не знаю, кто я такой.

Я пытаюсь представить, чего бы мне от тебя хотелось, но не получается. Наверное, мне хочется, чтобы ты просто был собой. Потому что ты хороший. Щедрый. Тебя все любят. Мне бы хотелось походить на тебя, когда я вырасту. Только я выберу одну женщину, женюсь на ней и с ней останусь. Мне не очень нравятся перемены. Мне нравится, чтобы все оставалось прежним. К твоему уходу я долго привыкал, но в конце концов привык. Наверное, в этом я не такой, как ты. Ты явно любишь перемены.

Все равно мне не нравится это письмо. В нем мало чего есть. Может быть, я не особенно нахожу, что сказать. Вот только мне жаль, если я тебя подводил. Теперь я буду больше стараться. Во всем. В школе и дома. Может быть, если я смогу стать лучше, то тебе захочется вернуться жить к нам.

Я тебя люблю, папа. Ты самый лучший.

Отис.

Эдриан передал письмо Кэролайн и смахнул сползшую на нос слезу. Кэролайн смотрела на него вопросительно.

– Прочти, – попросил он.

Она взяла письмо, продолжая смотреть ему в глаза. Потом перевела взгляд на письмо. Эдриан наблюдал, как она читает, подперев подбородок сплетенными пальцами. Читая, она дрожала от наплыва чувств, повисшая на ресницах слезинка упала на тыльную сторону ладони, Кэролайн нетерпеливо стряхнула ее.

Их мальчик.

Дочитав письмо, она сложила его, убрала в конверт и отдала Эдриану. Он поймал ее руку за кончики пальцев.

– Годится?

– Годится, – ответила она.

– Знаешь, он прав. Мне тоже надо было выбрать одну женщину и оставаться с ней.

– В другом он тоже прав: тебе подавай перемены.

Эдриан вздохнул.

– Знаешь ли, я стал староват для перемен. – И он провел пальцем по ладони Кэролайн.

Она не выдергивала руку, а, глядя ему в глаза, ждала, чтобы он кончил говорить. Но он уже сказал все, что мог. Он взял ее другую руку. Почти минуту оба молчали. Неподалеку, на огромном экране, китайская пловчиха побеждала в заплыве. Вокруг молодые гладкокожие хипстеры из лондонского района N1 болтали о важных для них вещах, о своем непостижимом мире массмедиа, помолвок, клубов, съемных квартир и разбитых сердец. Главным в их мире были перемены, новое золотое свечение, переход на новые луга. Затесавшиеся в их толпу Эдриан и Кэролайн оставили за плечами уже половину жизни, если не больше, у них набралось пятеро детей, две карьеры, три дома, две собаки, одна кошка, мертвая жена, между ними застрял свеженький бойфренд.

Но пока они смотрели с переплетенными на столе руками друг на друга, пока изучали знакомые черты, читали в глазах друг у друга немые послания, невидимка-коридорный явился за их багажом. Казалось, они сейчас шагнут в новую жизнь, прихватив только ручную кладь.

– Ты мне очень нравишься, – признался Эдриан, поднося руку Кэролайн к губам.

– Ну и дурак! – со смехом ответила она, по-прежнему глядя ему в глаза.

– Идем домой?

– Да, – согласилась Кэролайн.

Лондонский воздух все еще был пропитан энергией, как стойким ароматом духов. Олимпиада завершилась, но задержалась ее атмосфера. Шагая от своей пустой квартиры по улочкам Северного Лондона в направлении Хайгейт-роуд, Эдриан чувствовал тепло недавнего столпотворения, ощущал связи, выросшие за недели совместного оцепенения перед телеэкранами, сопровождавшегося всплесками национальной гордости. Он знал, что это ненадолго, но сейчас это лишний раз будило в нем чувство слияния с миром.

Ящик, который он нес, был гораздо тяжелее, чем он подумал, когда впервые поднял его двадцать минут назад, поэтому приходилось на ходу менять руки. При этом содержимое ящика перемещалось внутри и негромко жаловалось на тряску. На полпути Эдриан был вынужден присесть, чтобы перевести дух. Поставив ящик рядом с собой, он заглянул через дырочки внутрь.

– Как ты там, моя девочка? – спросил он напуганную кошку.

Билли в ответ мяукнула, он просунул в дырочки пальцы и пощекотал ей нос.

– Мы уже почти дошли. Осталось чуть-чуть.

Он достал из рюкзака бутылку с водой, утолил жажду и продолжил путь.

Квартира, куда он шел, располагалась, как и его, в перестроенном викторианском доме. Он позвонил в дверь и пригладил свежеподстриженные волосы.

Дверь открылась, перед ним предстала она.

– Здравствуйте! – сказала она. – Входите.

Она поприветствовала его поцелуями в обе щеки, щекотнув ему лицо своими золотыми волосами, обдав запахом своих духов. Он последовал за ней в гостиную со свободной планировкой – старомодную, богемную, аккуратную, чистенькую; обстановку для нее подбирали в хороших антикварных лавках и на аукционе eBay. Мужчина по имени Мэтью работал за столиком в углу на компьютере Apple Mac. Он был одет во все цветастое, облегающее, как нравилось одеваться Люку; у его локтя лежал смартфон со вставленным в ухо наушником. При виде Эдриана Мэтью вынул наушник, встал и улыбнулся.