Он встал и пошел в ее сторону, а она не знала, что они сейчас могут сказать друг другу, и не хотела высказывать то, что крутилось у нее в голове, поэтому она развернулась и побежала. Он догнал ее и схватил за руку. Он держал ее за запястье очень крепко, ей было больно, и она испугалась. Раньше она никогда не боялась его; ее страх был связан с тем, что она только что видела.

— Ты и она? Это правда?

— Да.

Наступила короткая пауза, а потом она в отчаянии начала кричать:

— Но она же твоя мачеха! Это все равно, что она твоя… она твоя…

— Нет! Все не так!

Он выкрикнул это, потому что слышать такое было невыносимо, но она опять испугалась его, а он принялся сыпать словами, просто чтобы не молчать.

— Кит, это было всего один раз. Мы не хотели… Я… Она была…

Она отвернулась от него, обхватив себя руками за плечи.

Он чувствовал себя беспомощным, он ждал, глядя ей в спину, пока она боролась с захлестнувшим ее отвращением, но когда Кит опять повернулась к нему, она была уже спокойна, невозмутима и закрыта.

— Я пришла сказать тебе, что ты можешь не волноваться, — горько улыбнулась она, — потому что они ничего тебе не сделают за Тамсин. Это папа ударил ее. Я заставила тебя поехать со мной в Лондон, потому что знала, что они собираются обвинить тебя в том, что ты ее ударил, и мне хотелось, чтобы это стало невозможным. Поэтому ты был со мной. Но все получилось по-другому.

Она терла лоб тыльной стороной кисти и казалась уставшей и запутавшейся.

— Твой отец?

— Ну да. Обычно он бьет только меня. А я никому не говорила. Но я хотела, чтобы ты об этом знал. Сама не знаю почему.

— Он бьет тебя?

— Они все просто делают вид, что ничего не происходит.

— Когда? Когда он тебя бил?

— О, довольно часто.

Она расстегнула пуговицы на своем ситцевом платье и показала ему свежие следы от ударов палкой.

Мир вокруг Льюиса взрывался, а он стоял неподвижно, смотрел на эту красивую девочку, которая все время казалась ему нетронутой, и был ослеплен происшедшими переменами.

Все еще не веря услышанному, изумленный, он протянул к ней руку. Он протянул к ней руку, потому что она так страдала. Но она покачала головой.

— Я не хочу тебя больше видеть, — сказала она.

Она повернулась и пошла от него, а он остался стоять на месте. Кит ушла в лес, и он снова был один.

Льюис стоял между лесом и домом и не мог идти ни в одну сторону, ни в другую. Он услышал, как хлопнула дверца машины, и вот из-за угла дома показался отец. Реакция Льюиса на его появление была детской: он подумал, что его отец сможет ему помочь, и побежал через сад ему навстречу.

— Папа!

Джилберт вернулся домой после разговора с Дики. Там он много извинялся, хотя по отношению к Дики делать это было очень сложно, а перед уходом увидел лицо Тамсин, когда она закрывала дверь гостиной. У него перед глазами так и стоял этот ужасный синяк у нее вокруг глаза и на щеке, и поэтому, когда он заметил, как от его сына через лес уходит младшая девочка Кармайклов, он очень испугался и разозлился. Они встретились на террасе.

— Ты вообще соображаешь, черт возьми, что ты делаешь? Зайди в дом!

— Я должен поговорить с тобой.

— В дом! Тебя просто нельзя отсюда выпускать!

Привычка признавать превосходство отца сидела в Льюисе очень глубоко, и он последовал за Джилбертом в гостиную. Элис там не было. Джилберт подошел к серванту с напитками и стал со звоном переставлять бутылки с верхних открытых полок в нижнее отделение. Льюис наблюдал за ним, и его не оставляла детская мысль, что, если он сможет объяснить, все будет хорошо, его отец что-то придумает, и все уладится. Он видел, что отец не понимает его, и хотел все объяснить ему.

— Ты был у Кармайклов?

— Да, я был там, и еще никогда в жизни я не был так унижен. Именно унижен — из-за тебя, из-за того, что ты совершил! Я вынужден был позволить Дики Кармайклу ткнуть меня носом в твое дерьмо!

— Ты о Тамсин? Я не бил ее. Она…

Он не хотел отвлекаться на это. Он думал о Кит, ему было необходимо помочь ей, но он не знал, как. Он боялся, что потеряет над собой контроль, ему нужно было все объяснить, а не прятаться от того, что действительно было важно. Он ощутил повязку на своей руке, тугую и плотную, и замотал головой, плотно закрыв глаза, чтобы вернуть себе способность думать. Джилберт закрыл дверцы серванта и пытался запереть их.

— Так, значит, к твоим прочим грехам теперь еще добавляются обман и наглая ложь?!

Когда Джилберт выпрямился после того, как закрыл на ключ дверцы серванта с напитками, Льюис наконец понял, для чего тот переставлял бутылки — отец прятал от него алкоголь. Но Льюис даже не думал о выпивке, все его мысли были только о Кит, он пытался быть услышанным, но не мог этого добиться, а Джилберт стоял лицом к нему и кричал, и старался пригнуть его, как поступал всегда, старался пригнуть его и сделать маленьким и не позволить ему ничего предпринять.

— Что у нас уже было? — продолжал кричать он, и голос его дрожал от нелепого гнева. — Драки — было, пьянство — было, была нездоровая форма самоуничижения, которую нормальные люди себе и представить-то не могут, а теперь еще ты…

— Я не бил ее!

Льюис пытался не дать своему сознанию сорваться с цепи, не дать своей ярости порвать эту цепь, но отец продолжал кричать на него.

— Если ты думаешь, что я позволю тебе вернуться в этот дом и разрушить мою жизнь своими…

Льюис молча двинулся на него, но в этот момент в комнату вошла Элис, и он увидел страх в глазах отца, но ничего не почувствовал при этом. Он поднял руку на своего отца. Он схватил его за воротник и лацкан пиджака возле шеи. Отец казался ему слабым, а собственная рука была большой и сильной, и он толкнул его вниз. В нем еще было достаточно самообладания, чтобы на этом остановиться, но зато он врезал ногой по дверцам серванта, и дерево под его ударом не выдержало. Его отец опустился на пол, легкие декоративные дверцы разлетелись на куски, а в нос ударила смесь запахов спиртного, вылившегося из разбитых бутылок, — сладковатый аромат алкоголя. Потом Льюис вышел, а Элис осталась стоять, прижавшись спиной к стене.

Воздух казался очень вязким, и ему приходилось прилагать усилия, чтобы прокладывать себе дорогу через него. Он бежал по тропинке вдоль опушки леса в ее сад. Глаза заливал пот, умиротворяющий запах скошенной травы и застывшее великолепие здания были ненавистны ему. Он бежал вокруг ее дома и искал ее, выкрикивал ее имя и не обращал внимания на свой кулак, который он на ходу разбил о сверкающие стекла многостворчатых окон. Он звал ее, но ее нигде не было. Когда он высаживал окна, он не чувствовал, как вылетают свинцовые переплеты, он выкрикивал имя Кит и полагал, что она должна выйти к нему. Он остановился и еще раз прокричал ее имя этому дому со слепыми окнами. Из-за угла появился какой-то человек, это был не Дики, а другой мужчина, и Льюис услышал чьи-то вопли из дома и крик Дики, а затем он увидел Кит. Она смотрела вниз из окна у него над головой и не двигалась. Увидев ее, он отвлекся, и этот мужчина подошел к нему, ударил его плечом в грудь и сбил с ног. Он прижимал Льюиса к земле и старался повернуть его голову вбок своим коленом, навалившись ему на грудь. Льюис вывернулся и сильно ударил этого человека ногой в лицо; он сразу же забыл об этом и вскочил на ноги. Он увидел вышедшего из дома Дики, но не мог идти на него, потому что в руках у того был дробовик. Льюис увидел, что человек, которого он ударил, — это Престон, что он лежит на земле, закрывая окровавленное лицо руками. Визг в доме не прекращался. Льюис побежал к лесу. Когда он был уже среди деревьев, раздался выстрел, но не по нему, он просто должен был его напугать.