Китаец, спасающий свою мать

Печально выглядела главная улица Виктория-род. Стены домов были исцарапаны осколками. Всюду валялись кучи мусора и всяких отбросов. Из сада, окружающего благородный Международный клуб джентльменов, прямо на улицу текли ручьи грязи самого возмутительного вида. В этом саду расположился биваком полк индийских сипаев, которые разводили здесь свои костры, готовили пищу, мыли белье, играли на своих дудках и пузырях и натирались таким благовонным маслом, которого не выдерживали даже китайские мухи и комары. А всю улицу они сумели наполнить таким вопиющим зловонием, что ему мог бы позавидовать самый грязный китайский квартал Тяньцзиня.

Некоторые европейские магазины, подбитые гранатами, были заколочены, но в других хозяева не унывали и бойко торговали. Настойчивые торговцы, поселившись в подвалах, воспользовались случаем и продавали союзным солдатам консервы, табак и пиво. Ввиду исключительности положения цены за продукты были также исключительные.

Гостиница Astor-House была полна уныния. Большая часть ее жильцов поселилась в нижнем этаже. Прислуги было всего два-три боя, так что джентльменам нужно было заботиться о себе самим. Все правила этикета и тона были отброшены. Джентльмены сами подавали на стол кушанья, которые готовила жена управляющего гостиницей. Порции кушаний были прискорбно малые ввиду недостатка в продовольствии. Чтобы доставить гостям более разнообразия в яствах и удовольствия, приправа к кушаньям считалась за блюдо и подавалась особо. Слишком много давали овсяной каши и консервированных ананасов.

Несколько номеров в гостинице были повреждены гранатами. В моем номере было разбито осколками окно, за которым я любил сидеть и писать корреспонденции. Башня над отелем была пробита ядрами.

По улицам мало кто ходил, так как гранаты и шрапнели продолжали сыпаться с разных сторон. Можно было встретить только солдат или офицеров, командированных с каким-либо приказанием. Всюду стояли часовые с ружьями, охранявшие ворота зданий, в которых разместились международные отряды. Всюду были выставлены свои флаги. Почти все жители концессий, перенесшие недельную осаду, выехали. Остались только наиболее храбрые и деловые.

Неприятнее всего было ходить по главной улице Виктории. Она тянулась вдоль реки Пэйхо и имела направление на китайские форты. Поэтому гранаты носились аккуратно вдоль всей улицы.

Выйдя из госпиталя и проходя по этой неприятной улице, я неожиданно встретил И. Я. Коростовца, нашего дипломатического чиновника, который только что приехал в Тяньцзинь из Порт-Артура в свите адмирала Алексеева и теперь шел по делу, стараясь попасть под тень тополей и в то же время не наткнуться на свистящую гранату. Я был весьма обрадован встречей с моим добрым знакомым, который приехал из города, в котором не свистят гранаты, и, выразив ему свою радость, я хотел расспросить об Артуре.

— Но, послушайте, вы избрали самое неподходящее место и время для нашего разговора, — ответил весьма недовольным тоном Коростовец, — посмотрите, граната только что ударила в соседний дом.

Раздался взрыв, треск, и посыпались обломки и осколки.

— Пустяки, — ответил я, — в этом месте гранаты дают перелет, и мы можем спокойно разговаривать. Вы еще не привыкли.

Коростовец не согласился с моими доводами, и мы расстались. Однако он очень скоро привык к гранатам и под их грохот неоднократно вел различные переговоры с иностранными командирами и консулами по поручению адмирала Алексеева.

И. Я. Коростовец, автор известной популярной книги «Китайцы и их цивилизация», принадлежит к тем талантливым и энергичным русским дипломатам игнатьевской школы, которые упорно добиваются намеченной цели и, взявшись за дело, стараются довести его до конца, несмотря ни на какие препятствия.

По окончании Императорского Александровского лицея Коростовец поступил в Министерство иностранных дел и скоро был командирован секретарем в нашу миссию в Пекине, где пробыл около 5 лет. Плодом его пребывания в Китае явилась интересная книга о китайцах. Из Азии он попал в Южную Америку и служил секретарем миссии в Бразилии. Затем он был переведен в нашу миссию в Португалии, после чего вернулся в Петербург, где принимал участие в делах комиссии по выработке положения для Квантунской области. По окончании работ этой комиссии был назначен чиновником по дипломатической части в Порт-Артуре.

П. Г. Тидеман

В то время как наша дипломатическая миссия была осаждена в Пекине и поневоле бездействовала, руководство не только военными, но отчасти и политическими делами естественно перешло к адмиралу Алексееву, который давал Коростовцу самые ответственные дипломатические поручения.

Секретарем и постоянным сотрудником у Коростовца был П. Г. Тидеман, воспитанник Восточного факультета Петербургского университета, прекрасный знаток китайского разговорного и литературного языка, состоящий ныне вице-консулом в Чифу.

В двух солдатских двуколках, трясясь по невозможным китайским проселочным колеям, по которым только и могут ехать русские двуколки и китайские арбы, доктор Падлевский, известный своею энергичной деятельностью во время чумы в Инкоу, сестра Люси Пюи-Мутрейль и я поехали в русский лагерь.

Чтобы быть поближе к раненым во время предстоящего боя, сестра Люси просила разрешения быть на перевязочном пункте, местом для которого был избран Восточный арсенал. Разрешение ей было дано. Полевой госпиталь с русскими сестрами еще не прибыл и ожидался в Тяньцзине каждый день.

Мы переехали русский понтонный мост, построенный под гранатами капитаном Санниковым и нашими саперами. Проехали мимо Военной китайской школы, полуразрушенной, китайского воздухоплавательного парка и сожженных деревень. Пересекли высокий городской земляной вал, идущий кругом всего Тяньцзина, попали в тень красивой рощи, в которой желтели обмазанные глиною древние могилы, и, сбивая клубы густой пыли, стали подъезжать к русскому лагерю, растянувшемуся на версту.

Там — на север от лагеря, через пустынное, зловеще молчавшее высохшее поле, в тех рощах таились наши враги, которые то и дело напоминали о себе раскатами орудий. Но здесь, в этом широком открытом лагере, с белыми палатками, рассыпанными правильными рядами, с пушками, выстроенными точно по линейке, с лошадьми, которые длинной цепью стояли на коновязи, было весело, шумно и привольно. Здесь были свои, милые наши.

Там, в рощах, сверкал огонь орудий, гремели выстрелы. Здесь офицеры беззаботно беседовали в своем собрании — робинзоновском шалаше, наскоро сколоченном из циновок, со столом и стульями, взятыми из соседних разрушенных китайских усадеб. Стрелки кипятили чай, мыли белье. Казаки и артиллеристы чистили лошадей. Весело дымили походные кухни.