В то время как экономисты и политики концентрируют свое внимание на том, есть ли у человека работа или нет, появляются доказательства, утверждающие, что для психического и физического здоровья индивидуума также крайне важны структура и цель организации, в которой он работает. Например, сотрудникам благотворительной организации проще наполнить свою жизнь смыслом по сравнению с теми, кто работает в частных компаниях, и у них, как следствие, меньше стресса [255]. Если рассматривать работу в качестве фактора, положительно влияющего на состояние человека, и не учитывать при этом цель работы (к такому взгляду часто тяготеют политики), то можно стать заложником заблуждений бихевиористов, для которых люди отличаются от крыс лишь более развитым вербальным поведением.

Подтверждают наши предположения и исследования в сфере рекламы и материализма. Американский психолог Тим Кассер провел ряд изысканий на тему того, каким образом материальные ценности соотносятся со счастьем, и получил удручающие результаты. Студенты бизнес-школы, главные ценности для которых это материальные (то есть они оценивают свою собственную ценность в денежном выражении), менее счастливы и хуже находят себе место в жизни, чем те, кто не разделяет их взглядов [256]. Кроме того, выяснилось, что люди, которые тратят деньги слишком осторожно или слишком беспечно, тоже, как правило, не могут назвать себя счастливыми [257]… Похоже, что материализм и социальная изоляция связаны друг с другом: одиночки сильнее стремятся к материальным благам по сравнению со всеми остальными, а материалисты подвержены большему риску стать одинокими, чем люди с нематериальными ценностями [258].

Реклама и маркетинг играют ключевую роль в устойчивом положении материализма; действительно, у работников рекламной сферы и маркетологов (а также у тех, кто финансирует их деятельность) здесь есть свой, понятный любому экономический интерес. Если потребление и материализм остаются причиной и следствием индивидуалистических, несчастных культур, то этот порочный круг оказывается прибыльным для тех, кто занимается маркетингом. Конкретная роль рекламы в пропаганде материалистических ценностей остается спорной, хотя самые последние исследования показывают, что реклама и маркетинг всегда расширяют свое влияние в тандеме[259].

Результаты ни одного из исследований, о которых мы здесь говорили, не являются чем-то удивительным, и многие из них стали предметом жарких дискуссий на телевидении и радио. Тем не менее в итоге все сводится к вопросу о том, каким образом распределяется власть в обществе и экономике. Когда люди чувствуют себя подавленными силами, на которые они никак не могут повлиять – будь то вседозволенность менеджеров, финансовая уязвимость, фотографии идеальной фигуры, нескончаемое сравнение своих результатов с чужими, активность в социальных сетях или советы от специалистов в области счастья – им не только сложнее найти смысл жизни, но они рискуют также стать жертвой серьезных психических и физических срывов. Как показало исследование Мантейнера, наиболее уязвимы те, кто зарабатывает меньше всего. Попытка достойно содержать семью, когда доход нестабилен, а работа ненадежна, является, пожалуй, самым большим стрессом для человека. Любой политик, который выходит на трибуну и начинает говорить о психическом здоровье или о стрессе, обязан отчитаться о том, что он лично или его партия сделали для искоренения экономической неуверенности большинства.

Почему же, если мы все знаем об этом, мы не можем ничего изменить? Мы хотим жить в здоровом во всех отношениях социуме, а не в среде конкурирующих друг с другом одиночек-материалистов, и клиническая психология, социальная эпидемиология, социология и коллективная психология уже доказали, что именно стоит у нас на пути к достижению подобного общества. Однако в длинной истории научного анализа отношений между субъективными чувствами и внешними обстоятельствами сложилась традиция считать, что первые гораздо проще изменить, чем вторые. Поэтому многие позитивные психологи и говорят людям: если вы не можете ничего поделать с причиной своих расстройств, попытайтесь изменить свое отношение к ним. Точно таким же образом нейтрализуется и критика по отношению к политике.

Я вовсе не хочу сказать, что изменить социальные и экономические структуры просто. Попытки сделать это иногда приводят к сильнейшему разочарованию, исход их непредсказуем, и они иногда заканчиваются совсем не тем, чем бы хотелось. И все же едва ли имеет смысл отрицать, что такие попытки стали теперь практически невозможны, поскольку общественные институты и люди озабочены только измерением чувств и манипулированием сознанием других индивидуумов. Если существуют социальные и политические решения обстоятельств, заставляющих людей чувствовать себя несчастными, то тогда первый шаг к их поиску заключается в том, чтобы перестать рассматривать проблемы социального и политического характера исключительно через призму психологии. Тем не менее еще ни разу утилитаристский и бихевиористский взгляды на человека как на нечто предсказуемое, податливое и контролируемое (если есть надзор) не восторжествовали просто в связи с крахом коллективистских альтернатив. Однако за теории утилитаризма и бихевиоризма время от времени вновь и вновь выступает определенная элита. Она преследует конкретные политические и экономические цели, и сегодня эти идеи очень активно выдвигаются современными влиятельными политиками.

Жесткий научный курс

В 1980-х годах было положено начало так называемым десятилетиям мозга. Джордж Буш-старший назвал десятилетием мозга 1990-е годы. Европейская комиссия запустила свое аналогичное «десятилетие» в 1992 году. В 2013 году администрация президента Обамы заявила об очередной программе долгосрочного инвестирования в нейробиологию. Каждый из вышеупомянутых проектов поднимал размеры государственного финансирования в исследованиях мозга до небывалых ранее высот. Программа Обамы BRAIN Initiative, как известно, обойдется стране в $3 млрд долларов. В рамках исследовательской программы Евросоюза FP7 было инвестировано более € 2 млрд в нейробиологические проекты периода 2007–2013 годов.

Главным инициатором нейробиологических исследований в Соединенных Штатах оказался военно-промышленный комплекс, как окрестил его президент Эйзенхауэр в 1961 году. В Пентагоне хотят узнать способы влияния на вражеских солдат, а американских военнослужащих сделать более послушными и менее унывающими. Специалист в области нейроэкономики Пол Зак, главная работа которого посвящена социальному и экономическому значению окситоцина, утверждает, что Пентагон – один из его постоянных клиентов, интересующийся, прежде всего, возможными моделями поведения американских солдат, способных завоевать доверие жителей тех стран, в которые США вторгаются. Зак рассказывает своему клиенту о том, какова неврологическая основа подобных моделей.