– Лиз, это я. Почему вы так долго не отвечали?

Я еще не успела ничего сказать, как Лиза продолжила. Она путалась в словах.

– Что?!

У меня подкосились колени. Я села. Лиза всхлипывала, и ее голос был как у ребенка.

– Буду через пятнадцать минут, – сказала я и повесила трубку.

– Что случилось, Лиз? – спросила Сэм.

Я утерла слезы и ответила:

– Мама умерла.

Карлос обнял меня.

– Мне надо идти, надо встретиться с Лизой. И надо позвонить папе.

Сэм вызвала такси. Я пошла к телефону-автомату на улице и набрала номер папиного приюта. Все внутри меня перевернулось, когда я услышала его голос.

– Папа… Ты сидишь?

Мы вместе поплакали. Я стояла на морозе на улице, а он – в офисном кабинете в приюте под наблюдением персонала. Никогда раньше я не видела и не слышала, как папа плачет.

* * *

Такси везло нас в Бедфорд-парк. По дороге Карлос смотрел мне в глаза, гладил мое колено и просил говорить. Но в тот момент я мыслями была очень далеко от него. Я думала о маме, папе и Лизе. Боль утраты сблизила нас, и я забыла о наших спорах.

Мы с Лизой встретились в кафе, где работал Тони. На Лизе было старое пальто, очень похожее на то, которое носила мама. Она сидела за столиком в глубине заведения. Перед ней стояла чашка кофе, и ее глаза были красными от слез. Мы посмотрели друг на друга и снова расплакались.

27 декабря 1996

Дорогая мама,

Мне больно с тобой расставаться, потому что мы уже не сможем сказать друг другу то, что хотели. Смерть отняла у нас эту возможность.

Скажи, ты со мной согласна? Ты тоже чувствуешь тяжесть невысказанного и недосказанного?

За шестнадцать лет моей жизни я научилась не говорить о своих чувствах. Я научилась молчать и не высказывать ничего, что может обидеть или оттолкнуть тебя.

Наши с тобой отношения, мама, напоминают мне о жемчужинах. Все считают, что жемчуг – это драгоценность, но мало кто осознает, что красота жемчуга создана болью. Инородная частица попадает в раковину, и вокруг нее вырастает жемчужина. Моллюск создает жемчужины, чтобы защитить себя.

Мы не говорили, мы молчали, и вокруг нашей боли постепенно выросли жемчужины потерь и утрат. Тебя уже нет, и я не уверена, что наше молчание пошло нам на пользу.

Ты умерла в среду около 8.30 утра. Я не была с тобой, я смеялась, ела гамбургеры или спала.

Я до смерти буду жалеть, что я не была с тобой, когда ты уходила.

Ты умерла совершенно одна. Мы тебя редко навещали. Я приходила к тебе почти за месяц до твоей кончины. Ты, наверное, волновалась и думала, почему я тебя не навещаю. Я всегда тебе помогала: давала тебе деньги, мыла и ухаживала за тобой. Увы, меня не было рядом в момент твоей кончины. За тобой ухаживали посторонние люди, они переодевали тебя, кормили, прикасались руками к твоему хрупкому телу.

Они обсуждали между собой события из собственной жизни, когда меняли твое судно и занимались тобой. Ты была одна, и это наверняка тебя пугало.

Ты боялась, мама?

Я наслаждалась солнцем, ела и пила. Тебе было страшно, мама?

Я сейчас не одинока. У меня есть друзья, и есть бойфренд. Ты помнишь Карлоса? Он пришел на твои похороны. Сэм не захотела подняться из кровати. «Не могу, Лиз, похороны наводят на меня тоску». Мы сели в такси и уехали. Посетители бара, куда ты ходила, вскладчину заплатили за перевозку твоего тела на кладбище. Увы, я даже не поблагодарила человека, который все это организовал. Я даже не знаю, почему я этого не сделала.

Фиф, Лиза, Карлос и я подъехали к кладбищу прямо перед тем, как тебя должны были опустить в могилу. Был серый пасмурный день. Благотворительная организация заплатила за твои похороны. Место на кладбище было оплачено этой организацией и находилось так близко от автострады, что был слышен шум проезжающих машин. Гроб из сосновых досок уже заколотили, а твое имя на крышке гроба было написано с ошибкой.

Тебя хоронили в больничной рубашке?

На крышке гроба были написаны также два слова – «Голова» и «Ноги» – для того, чтобы правильно положить тебя в могилу. Карлос заметил, как мне неприятно, что в твоем имени допустили ошибку. Черным фломастером он написал на крышке гроба: «Джин Мари Мюррей. 27 августа 1954 – 18 декабря 1996. Любимая мать Лизы и Элизабет, а также жена Питера Финнерти».

Мама. Ты взращивала нас в себе в течение девяти месяцев, ты нас родила и ввела в этот мир. Теперь твое тело стало холодным и лежит в могиле.

Жена Питера Финнерти. Папа не смог приехать на похороны – он поехал без билета, и его остановили контролеры. Я сообщила ему о твоей кончине по телефону. Я спросила его, сидит он или стоит. Он сразу все понял и издал страшный стон. Я люблю тебя и его.

Ты этого не знаешь, но он приезжал к тебе в больницу и поцеловал тебя в губы. Медсестра увидела и очень сильно его отругала, говоря, что подобное поведение опасно для здоровья. Я рада, что ты не слышала ее слов. Всю твою жизнь люди относились к тебе так, словно тебя надо обходить стороной. В том числе и я сама.

Ты считаешь, что я тебя бросила? Я никогда не узнаю ответа на этот вопрос.

Ты можешь представить, как папа возвращался на метро после того, как тебя навещал? Наверное, он обхватывал голову руками, как делал всегда, когда сталкивался с тяжелой ситуацией. Вокруг него сидели пассажиры, читали газеты, в то время как тело его жены умирало, а дочери занимались своими жизнями. Как он, наверное, мечтал, чтобы ты была здорова, а не находилась в стенах, которые пахнут смертью. Может быть, в его голове не умещалась мысль, что ты умираешь.

Тебя хоронили на следующий день после Рождества. Почти неделя ушла на то, чтобы найти бесплатное место на кладбище. На Рождество я была в кафе в Ривердейле и ела двенадцатидолларовый ужин. Я была с друзьями: Лизой, Карлосом, Сэм и Фифом с его кузинами. Каждый из нас потерял, по крайней мере, одного из родителей. Мы вспоминали вас, вспоминали то, как вы читали нам сказки и укрывали одеялами, когда мы были совсем маленькими. Мы помогали друг другу пережить нашу потерю.

Во время ужина я обратила внимание на то, что Лиза очень на тебя похожа. У нее такая же хрупкая, тонкая фигура и глаза цвета янтаря. Лиза стала красавицей. Очень жаль, что мы долго не общались. Мне так захотелось ее обнять.