– Кто я?! – во всю силу легких кричал Самсон. – Отвечайте! Я требую: отвечайте!!!

И тогда небеса разразились хохотом, будто услышали что-то необычайно смешное. Смех их гремел, рокотал громче всякой грозы.

– Хватит! – закричала Абита, зажав ладонями уши и крепко, до боли зажмурившись, чтоб хоть слегка заглушить жуткий хохот небес. – ХВАТИТ!!!

С этим криком она и рухнула куда-то вниз, во мглу без конца и края.

Очнулась Абита посреди кукурузного поля. Было утро. Едва открыв глаза, она поспешила сесть и тут же поняла, что совершенно нага, а в волосах ее полным-полно листьев. Один из них, выдернутый наугад, оказался ярко-розовым, совсем не похожим на листья какого-либо из знакомых деревьев. Вспомнив о Самсоне, она огляделась вокруг, однако поблизости не оказалось ни души, кроме Буки, сидевшего рядом и взиравшего на нее с укоризной.

– Ты не знаешь, куда одежда моя могла подеваться?

В ответ кот протяжно мяукнул.

Поднявшись на ноги, Абита с наслаждением потянулась. Восходящее солнце так нежно ласкало обнаженное тело, да и во всем остальном она чувствовала себя просто на диво: мысли ясны, чувства остры, точно у новорожденной: любой звук, любой запах отчетлив, как в раннем детстве.

Столь же отчетлив оказался и пульс земли, стоило только поглубже погрузить пальцы в рыхлую почву.

«Мы с тобой – две половины, две части единого целого».

Мысль эта всколыхнула воспоминания о ночном сновидении… вот только Абита твердо знала: нет, это был вовсе не сон. Ночью она вправду летала по небу на метле, странствовала меж миров, прекрасных и в то же время ужасающих, смотрела в лицо самого Бога и очень хотела бы повторить полет. Однако это было еще не все. Еще ей не давало покоя что-то очень важное, будто слово, вертящееся на языке, но никак не дающееся в руки, какая-то великая истина, но вспомнить ее сию минуту, не сходя с места, Абите не удавалось.

Вздохнув, Абита направилась к дому, и Бука, кося на хозяйку единственным глазом, рысцой затрусил следом. На полпути ей подвернулась под ноги лежащая в траве метла. Абита подняла ее, оглядела… нет, ничего особенного, метла как метла.

Мимо сгоревшего хлева она прошла, не удостоив пожарище даже взгляда.

«Ничего. Его и заново отстроить нетрудно, – подумала Абита, и тут заметила мертвое тело. – А этого закопать у дороги. Пусть всякий видит: незваных гостей я не потерплю».

Подобрав разбросанное по двору платье, она оделась, отыскала передник и прежде чем повязать его вокруг пояса, убедилась, что волосяное ожерелье на месте, в кармане. Что ж, в общем и целом, все хорошо… если только сегодня действительно вторник (порой Абите казалось, будто ее отсутствие продолжалось неделю кряду, а порой – будто путешествие не заняло и минуты). Сегодня ей предстояло запрячь Сида в повозку, нагрузить ее медом и отвезти груз в Хартфорд, а такая поездка займет целый день, да еще с лишком. Между тем, Уоллес ни дня отсрочки ей не подарит – заявится не позже, как первого октября, то есть, всего через трое суток, да не один, а с шерифом при паре уполномоченных, дабы препроводить ее в деревню под стражей.

«Вот и прекрасно, – подумала Абита. – Чем больше свидетелей, тем лучше».

Действительно, этой встречи, этого дня она ждала с нетерпением. Осрамить Уоллеса, утереть ему нос, да прилюдно… это же…

«А отчего бы нет? Или это не я смотрела в глаза тысяч богов?»

Губы Абиты сами собой расплылись в беспощаднейшей из улыбок.

На вершине холма, возвышавшегося над фермой Абиты, Уоллес осадил жеребца, дожидаясь повозки шерифа. Рядом с шерифом, на козлах, восседал его преподобие Томас Картер, а двое помощников шерифа, Сэмюэл с Моисеем, расположились сзади, прямо на дне.

Преподобный был изрядно мрачен и за всю дорогу не обменялся с Уоллесом ни словом.

«В чем дело, ваше преподобие? – с усмешкой подумал Уоллес. – Справедливость судьи Уотсона не по нутру?»

Повозку взяли с собой для доставки в деревню Абиты: пока судья Уотсон в Хартфорде оформляет все по закону и определяет срок отработки долга, ей предстояло пару деньков посидеть под замком. Как только со всеми формальностями будет покончено, ее передадут Уоллесу в сервенты, в кабальную службу на срок… По этому поводу судья обещал, что сроком меньше трех лет ей не отделаться, но, может, его удастся увеличить лет до пяти-шести. Еще судья Уотсон твердо заверил, что, буде его преподобие начнет совать Уоллесу палки в колеса, он лично приедет в Саттон и призовет этого твердолобого дурня к порядку. Если понадобится, даже отряд милиции с собой приведет.

Чтобы вступить во владение фермой, дожидаться судьи не придется: это решено и подписано саттонскими проповедниками. Можно сказать, ферма снова принадлежит ему (по крайней мере, пока Уоллес не перепишет купчую на лорда Мэнсфилда), осталось лишь выдворить оттуда Абиту. Уж на сей раз он ни о чем не забыл и не оставил ей ни единой лазейки. У шерифа имеется даже подписанный ордер на ее арест.

Особенно радовало, что долговое рабство лишит Абиту всех привилегий вдовы. Как ей представлять интересы Эдварда, когда представлять больше нечего? Нет, этому балагану конец. Настал час поставить дерзкую бабу на место.

Интересно, не затеет ли она драки, не поднимет ли крика, не начнет ли скандалить? Вот хорошо бы! По ее милости Уоллес перенес столько огорчений, что с удовольствием полюбуется, как ей зададут хорошую порку. Может, старший из саттонских священнослужителей к ней и мягок, но шериф подобного непотребства ни за что не потерпит. Шериф живо отправит ее в колодки.

Подумав о том, что две-три ночи в колодках пойдут ей только на пользу, усмирят, приведут к покорности, прежде чем он перевезет ее в дом, Уоллес заулыбался.

«Да, папа, мерзавка она законченная. Вот кабы она не вбивала клин между мною и Эдвардом, кабы не лезла из кожи вон, стараясь оттягать у семьи твою землю, я бы еще сумел отнестись к ней с кой-каким состраданием. Ну, а ожесточенное сердце нисколько не помешает мне поступить с нею по всей справедливости – и перед Богом, и перед Эдвардом. Волею Господа милосердного, под моей рукой она когда-нибудь станет достойной пуританкой и хорошей женой какому-нибудь благочестивому человеку, это я тебе обещаю».

Тут с Уоллесом поравнялся шериф, Ноэ Питкин. Клан Питкинов был одним из семейств, основавших Саттон, и должность шерифа Ноэ, можно сказать, унаследовал от отца. Лет двадцати восьми, гибкий, крепко сложенный, он превосходно владел и шпагой, и пистолетом.