— Вы меня простите, ваша светлость, — упрямо заявила Селина, пока Нэнси взирала на Ло умоляюще, — а только вы ведь первая дорвенантская леди, которую он увидит! И что подумает?

— Ну, хуже, чем раньше, когда я с ними воевала, ярл обо мне точно не подумает, — все еще ядовито буркнула Ло. — Но переодеться надо, конечно…

Она оглядела удобное и незаметно перешедшее в разряд любимых серое платье. Оно за два дня изрядно запылилось, а кое-где и вовсе появились пятна. Немудрено — столько всего в нем переделать!

— А притирания и прическа — это не обязательно.

— Миледи! — взвыл слаженный дуэт. — Как не обязательно?! Вы должны быть самой прекрасной! Чтобы… чтобы…

— В самом деле, ваша светлость, — поддержал нахалок сержант Тибо, как всегда неожиданно вынырнувший откуда-то. — Что мы, сами теперь не управимся? Идите, отдохните. Вам еще мужа да гостей встречать.

И Ло сдалась. Позволяя просиявшим девицам себя увести, она мрачно думала, что притирания и прическа хороши уже тем, что можно будет рухнуть в кресло, расслабить измученную спину и какое-то время ни о чем не думать. А девчонки пусть делают, что хотят. Испортить ее внешность еще больше у них все равно не получится.

* * *

Эйнар уезжал из дома с тяжелым сердцем. С Тильдой разговор не задался: дочь смотрела в пол, сопела и молчала. Иногда поднимала глаза, зеленые, как у Мари, но пасмурные, и снова утыкалась взглядом в пол. А он не понимал, что делать. Кричать? Наказывать? По себе знал: только хуже будет. Характер Тильда унаследовала от него полной мерой, а сам Эйнар в ее возрасте после материнского выговора мог на несколько дней сбежать из дома в лес, дурак малолетний… У него и шалаш там был устроен для таких случаев, и снасти охотничьи да рыбацкие припасены. Сейчас бы он сына за такое выдрал, не жалея, но его-то драть было некому, а на Тильду рука не поднималась даже после сегодняшнего.

И еще грызла мысль, что, может, его дочь не настолько виновата? Нрав у Тиль дурной и упрямый, но ведь не зря морок сказал, что ее легко толкнуть на выходку? Об этом даже думать было страшно, однако приходилось. Если схватить змею, закрыв глаза, она никуда не денется. И ужалит так же смертоносно.

— Тиль, — сказал он, наконец, устало. — Богами клянусь, как же мне стыдно перед твоей матерью. При ней ты такой не была. А я, выходит, за два года воспитал воровку и лгунью.

— Я не крала! — вскинулась дочь возмущенно. — Подумаешь, конфеты!

— А что же ты сделала? Вошла в чужую комнату, залезла в чужие вещи… Тиль, а если бы леди так поступила с тобой? Если бы она копалась в твоих вещах, топтала их, рвала твои рисунки и кукол… Что тогда?

— Папа…

Глаза Тильды были устремлены в пол, но лицо побледнело так, что веснушки проступили темной россыпью.

— Мне стыдно за тебя, Тиль, — сказал Эйнар, действительно изнывая от тяжелого вязкого стыда, в котором тонул, не зная, как выбраться. — Ты приняла как врага женщину, которая не сделала тебе ничего плохого. Сколько еще мне придется просить у нее прощения? Платье — это тоже ты?

— Ну да, — огрызнулась Тильда беспомощно, — во всем теперь я виновата, так?!

— Что ж, если не ты…

Эйнар помолчал и продолжил, запретив себе жалость:

— Тогда я буду искать того, кто это сделал. Того, кто опозорил и меня, и тебя этим поступком. Я бы, может, и подумал на саму леди, но она пошла к алтарю в белой рубашке, лишь бы не идти в цветном платье. А могла бы просто надеть свое белое. Как ты думаешь, Тиль, кого мне следует наказать? Может, Селину? Или горничную Нэнси? Кстати, ее-то ты за что ненавидишь? Добавила девчонке работы, да еще и наказать ее могут, что не уследила за комнатой. Это справедливо? Этому мы тебя учили?

Тильда снова опустила взгляд, руки ее беспокойно мяли платье, то самое, злосчастное.

— Мне стыдно, Тиль, — повторил Эйнар. — Я уезжаю на два дня, чтобы встретить гостей, и не знаю, что застану здесь. Почему я должен просить о помощи чужую женщину, а не тебя, свою дочь? Потому что ты выросла ленивой неряхой и неумехой? Ты говоришь о любви к матери, но разве хочешь быть на нее похожа? У Мари для всех находилось ласковое слово, ее руки не знали минуты безделья, она никогда не лгала… Как думаешь, она бы гордилась тобой?

Он встал и вышел, не зная, что еще сказать, и только надеясь, что этого достаточно. Все-таки если бы с ним в свое время хоть раз кто-то поговорил по душам и с умом, может, и не вырос бы из маленького норовистого дурачка такой же норовистый молодой дурень, ушедший в Волчью Сотню за славой и добычей? А теперь вот придется встретиться со своим прошлым лицом к лицу. Он спрашивал леди, знает ли она ярла Хёгни, умолчав, что сам не раз видел его, когда ярл был просто Ингольвом Рагнарсоном, молодым знатным воином, часто гостившим у тана Дольфира, его родича по матери. Рагнарсону, конечно, не по чину было замечать простолюдина, да еще полукровку. Но вдруг припомнит?

С этими мыслями Эйнар и ехал на встречу. Снова и снова он обдумывал все случившееся за последние дни. И, конечно, разговор с Лестером, вышедший вовсе быстрым и скомканным. Лекарь обещал присмотреть за леди, но Эйнара за хелайзиль назвал ослом, который не смотрит, куда бьет копытом. Удивительно прямо, как они с леди сошлись насчет длины его ушей!

Мысли грызли его весь путь до заставы. Эйнар лег с ними спать и с ними же проснулся, как с ноющей раной. С ними уехал на перевал, где отвлекся, только занимаясь своим делом, как изволила выразиться леди. Проверил подходы, расставил посты на скалах и дождался северян. Сколько же Рагнарсону? Да лет на пять больше, пожалуй. Невелика разница. Но уже тогда у него была слава удачливого и умелого вождя, несмотря на молодость. Знатные предки, могущественные родичи, полные карманы золота, которым ярл щедро одарял своих людей. И, словно этого мало, — истинная волчья кровь, метка прародительницы. Эйнар даже не завидовал, просто молча восхищался издали. А теперь вот будет принимать его как дорвенантский аристократ. Боги любят пошутить.

Ярл добрался до перевала ранним утром. Северяне в долгом пути обычно останавливались на короткие привалы по несколько часов, а потом продолжали путь, невзирая на время дня или ночи. К Эйнару и его людям первым подъехал ведьмак — обычный воин лет тридцати, только в плаще из волчьей шкуры мехом наружу и с темными, наполовину седыми волосами, заплетенными во множество длинных кос. Эйнар спокойно подождал, пока его оглядели, обнюхали и разве что на зуб не попробовали. Затем ведьмак объехал отряд, приглядываясь к каждому. И лишь когда он вернулся к своим, следующий всадник тронул коня, выбираясь вперед. Подъехал, кивнул Эйнару, улыбнулся. За столько лет он почти не изменился, разве что добавилось морщинок в углах глаз и рта да волосы стали еще длиннее. Знаменитые белые волосы Хёгни, гордость их женщин и мужчин… Небрежно отброшенные за спину, на серый, тоже волчий, разумеется, плащ, подбитый черным сукном.

— Капитан Рольфсон? То есть лорд Ревенгар?

Эйнар ждал вольфгардской речи, но ярл обратился на дорвенантском. И смотрел со спокойным интересом. Не узнал, значит. Мало ли в Вольфгарде Рольфсонов? Да каждый третий! А каждый четвертый — Эйнар.