Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не дождавшись ответа, Мо Жань подошел сам. Только вблизи стало понятно, что, пытаясь перевязать рану, Чу Ваньнин только испортил бинты. Марля была накручена вокруг его шеи и плеча, как будто он пытался связать краба. С другой стороны, стоило ли ожидать правильной перевязки от человека, который даже не умел стирать собственную одежду как следует?
Вздохнув, Мо Жань сказал:
— Учитель, не злитесь.
— В каком месте ты увидел, что я злюсь? — огрызнулся Чу Ваньнин.
Прошло некоторое время.
— Учитель, так не перевязывают...
Еще одно хлесткое:
— Хочешь научить меня?
Мо Жань поднял руку, неосознанно желая поправить бинты на плече. Но когда посмотрел на выражение лица Чу Ваньнина, то заколебался, прикидывая насколько высока вероятность получить за эту вольность хлесткую пощечину. Рука опустилась, но потом снова поднялась. И это повторилось несколько раз. Чу Ваньнин разозлился и бросил на него косой взгляд:
— Ты что делаешь? Хочешь меня ударить или что?
Он действительно хотел ударить его, но не сейчас.
Мо Жань раздраженно ухмыльнулся и вдруг положил руку на плечо Чу Ваньнина. К черту последствия! На его щеках появились озорные ямочки:
— Учитель, я помогу вам заново сделать перевязку.
Сначала Чу Ваньнин хотел отказаться, но теплые пальцы уже были на его плече, и во рту вдруг внезапно пересохло. Бледные губы слегка шевельнулись, но он ничего не сказал, и просто позволил Мо Жаню делать все, что он хочет.
Слой за слоем Мо Жань снимал перекрученную марлю, пока не показались пять страшных ран от когтей. При одном взгляде на них он содрогнулся. Раны выглядели намного хуже, чем порез на лице Ши Мэя.
Мо Жань некоторое время смотрел на них, а потом, сам не понимая почему, тихо спросил:
— Больно?
Чу Ваньнин молча опустил длинные ресницы и равнодушно ответил:
— Терпимо.
— Я буду нежен, — уверил его Мо Жань.
Чу Ваньнин и сам не понимал почему, но от этих слов мочки его ушей покраснели. Он снова разозлился на себя, решив, что, должно быть, сходит с ума, раз допускает такие абсурдные мысли... Из-за этого выражение его лица стало еще жестче, а настроение — хуже:
— Делай, что хочешь, — сухо ответил он.
В тусклом желтом свете потрескивающей свечи Мо Жань увидел, что кое-где даже не нанесена целебная мазь. Просто чудо какое-то, что с такими навыками врачевания Чу Ваньнин сумел дожить до сегодняшнего дня.
— Учитель.
— Хм?
— Что сегодня произошло в доме семьи Чэнь? Почему вы их избили? — спросил он, накладывая мазь.
Чуть помолчав, Чу Ваньнин все же ответил:
— Просто не смог сдержать гнев.
— Что вас так разозлило? — продолжил расспрашивать Мо Жань.
Чу Ваньнин не хотел сейчас пререкаться с учеником, поэтому кратко пересказал Мо Жаню историю Ло Сяньсянь. Когда он закончил свой рассказ, юноша покачал головой:
— Нельзя же вести себя так глупо. Пусть даже тебя это очень взбесило, не нужно было поддаваться эмоциям. На твоем месте, я бы просто выдумал что-нибудь, например, симулировал обряд изгнания злого духа, а затем умыл руки и свалил оттуда[1]. Пусть бы они сами разбирались с последствиями. Только посмотри на себя, устроил такой переполох из-за этих конченых людишек, да еще не смог совладать с ситуацией и случайно ранил Ши Мэя…
[1] 拍拍屁股走人 pāipāi pìgu zǒurén «хлопнул по заднице и ушел» — обр. в знач.: уйти, невзирая на свои обязательства; забить на все и просто уйти.
Мо Жань замолк на середине тирады и с опаской посмотрел на Чу Ваньнина. Сосредоточившись на перевязке, он забылся и невольно начал разговаривать с Чу Ваньнином в дерзком и фамильярном тоне, присущем его трицатидвухлетнему «я» из прошлой жизни.
Чу Ваньнин тоже это заметил. Он холодно смотрел на Мо Жаня, и в его глазах отчетливо можно было прочитать до боли знакомое «я забью тебя до смерти».
— Э…
Мо Жань все еще пытался придумать оправдание, когда Чу Ваньнин бесстрастно сказал:
— Ты думаешь, я хотел ударить Ши Минцзина?
Стоило ему упомянуть Ши Мэя, и остатки разума покинули мозг Мо Жаня, а упрямство и своеволие вышли на передовую, так что даже тон его речи стал дерзким и грубым:
— А разве не вы ударили его?
Чу Ваньнин тоже сожалел о том ударе и был подавлен из-за случившегося, но его лицо осталось невозмутимым и бесстрастным, а язык словно онемел.
Чу Ваньнин был упрям, а Мо Жань влюблен. Столкнувшись, взгляды этих двоих, казалось, высекали искры из воздуха. Атмосфера, которая только что немного разрядилась, была безнадежно испорчена.
В этой совершенно тупиковой ситуации Мо Жань продолжил гнуть свою линию:
— Ши Мэй ведь не сделал ничего плохого. Учитель, вы могли бы хотя бы извиниться за то, что случайно причинили ему боль?
Глаза Чу Ваньнина угрожающе сузились:
— Ты учить меня вздумал?
— Э… нет... Я просто расстроен. Ши Мэй пострадал без вины, но даже не получил извинений от Учителя.
В неровном свете свечи этот красивый юноша закончил перевязывать раны Чу Ваньнина и завязал аккуратный узел. Со стороны сцена все еще выглядела все так же умиротворяюще и нежно, как и мгновение назад, но настроение обоих полностью поменялось. Особенно у Чу Ваньнина, который чувствовал себя так, словно в его груди разбился целый глиняный кувшин с уксусом, так что теперь с каждой секундой кислый вкус ревности становился все сильнее, разливаясь отравой по телу.
«Извиниться? Но как вообще пишется слово «прости»? Кто бы меня научил?»
— Потребуется по меньшей мере полгода, чтобы порез на его лице окончательно зажил. Когда я помогал ему нанести лекарства, он просил меня не винить вас ни в чем. Учитель, он и правда вас не обвиняет, но вы действительно думаете, что правы?
Говорить такое сейчас, было все равно что подлить масла в разгорающийся огонь.
Чу Ваньнин попытался сдержаться, но не смог и в итоге тихо прорычал:
— Убирайся.
— …
А потом, уже совсем не сдерживаясь, рявкнул:
— Вон!
Мо Жаня вышвырнули как собачонку, и захлопнувшаяся у него перед носом дверь чуть не придавила ему пальцы. Шерсть Мо Жаня встала дыбом. Нет, вы только посмотрите на это! В чем проблема этого человека? Разве сложно просто извиниться! Он что, утратит лицо, если скажет «прости»? Даже этот достопочтенный Наступающий на бессмертных Император