Он прислонился к стене, может быть, стараясь держаться от меня подальше:

– Ты о чем?

– Наша несчастная дочь заснула сегодня в слезах, потому что ты сказал ей, что уезжаешь в Сингапур. Это правда? Потому что если это…

– Грейс, стоп. Послушай, – казалось, он подыскивает слова. – Я говорил ей, что получил эту работу уже давно, когда мы были едва знакомы.

– Ну и?

– Я сказал начальству, что не могу туда ехать.

Я прищурилась:

– Когда?

– После той ночи, когда ты сюда приходила. Я в любом случае никогда бы не уехал. Я просто был в шоке. Я просил направить меня на полевую работу до того, как снова нашел тебя и Эш. – Он говорил искренне, умоляюще. – Мне страшно жаль, что она из-за этого переживает.

– Ну да, дети имеют такое свойство.

Он подошел ко мне и протянул мне руку:

– Грейс, я же еще учусь.

Я посмотрела на него и покачала головой:

– Я знаю. Извини. Я тоже переборщила. Но она так убивалась. Я не могла позволить, чтобы она прошла через то же, что и я…

Его глаза затуманились.

– Я никогда вас не брошу. Поверь мне, Грейс. Ты должна мне поверить.

Я сурово смотрела на него.

– Сделай так, чтобы я смогла тебе поверить.

Он провел большим пальцем по моим губам:

– Сделаю, даже если на это уйдет вся жизнь.

И его губы сомкнулись с моими, и мы оказались там, где надо, убегая от прошлого и прямиком стремясь в быстро наступающее будущее.

ГРЕЙС

Следующие несколько дней Мэтт, Эш и я каждый вечер ужинали вместе. Все наконец начало входить в норму.

В пятницу после уроков я обнаружила, что Мэтт ждет меня у выхода из школы. Утром Эш попросила меня красиво одеться, и я поняла, что Мэтту она велела то же самое. Я не знала, что происходит, но решила подчиниться обстоятельствам.

– Что ты тут делаешь?

Улыбнувшись, он потянулся поцеловать меня в щеку.

– Рад тебя видеть, Грейси. Мне кажется, наша дочь что-то задумала.

– Да уж наверняка.

На нем были костюмные брюки и рубашка на пуговицах. Глянув вниз, я увидела сияющие черные конверсы. Для Мэтта это был верх нарядности.

– Хорошо выглядишь, – заметила я.

Он скользнул взглядом по моему платью в цветочек и босоножкам.

– И ты тоже. Прелестно.

– Ну и как ты думаешь, к чему все это? – улыбнулась я.

– Понятия не имею. – Он протянул мне руку: – Пошли?

– А откуда ты знаешь, куда идти? – спросила я.

– Эш сказала мне встретить тебя у выхода и проводить в зал.

– Пошли, – кивнула я.

В зале мы обнаружили, что нас ждут Эш, Тати, студенты из моего оркестра и несколько музыкантов из филармонии. Все, кроме Эш, сидели на своих концертных местах с инструментами наготове, как будто собирались играть.

Эш вприпрыжку подбежала к нам:

– Я подумала, неплохо будет немного развлечься. Всем.

Я помахала всем рукой:

– Это ты все устроила?

– Мне помогли.

К нам подошла Тати, и я почувствовала, как у меня от чувств сжалось горло.

– Ну, вы готовы? Ваша дочь здорово потрудилась сегодня, организуя для вас кое-что особенное. Идите садитесь.

Мы сели на два стула, поставленные специально для зрителей перед нашим маленьким частным оркестром. Тати дирижировала, что особенно мне понравилось. Когда началась музыка, Мэтт схватил меня за руку. Я узнала ее с первой же ноты – это была «Аллилуйя». Стиснув мою руку, Мэтт не разжимал ее, пока песня не кончилась.

В конце я в восторге вскочила и зааплодировала как сумасшедшая, крича: «Браво!» Мэтт свистел и хлопал. Эш снова подбежала к нам.

– Понравилось? – спросила она.

– Эш, дорогая, спасибо тебе. Это было потрясающе.

– Подождите, это еще не все. Это только начало, – она дала нам большой плотный конверт. Я раскрыла его и вынула черно-белую фотографию нас с Мэттом в колледже. Мы стояли в холле Стариковского приюта. Я сразу вспомнила, что ее сделала Тати.

– Читай на обороте, – велела Эш.

Мэтт встал позади меня и смотрел, как я переворачиваю фото. Мы оба прочитали вслух:

К Эш подошла Тати.

– Дайте нам десять минут, – сказала она.

– Хорошо, увидимся позже, – рассмеялся Мэтт.

Мы поблагодарили музыкантов за чудесное представление и попрощались с ними. Эш и Тати уехали на такси, а Мэтт взял меня за руку.

– Не хочешь пройтись?

– Конечно.

День был теплым и солнечным. Окрестности казались еще более уютными, чем обычно. Мы шли по улице, высоко раскачивая руками.

Когда мы подошли к Стариковскому приюту, все показалось нам настолько ностальгически-прекрасным, что это было похоже на сон. Здание выглядело слегка по-другому и одновременно тем же самым. Эш с Тати стояли возле лестницы.

– Пошли! – закричала Тати.

Поднявшись на третий этаж, мы зашли в мою бывшую комнату. Она была пуста, только возле окна на стуле стояла моя виолончель. Я посмотрела на Эш. Она улыбнулась.

– Мам, поиграй для папы.

Мэтту она вручила старую камеру, которую я узнала со времен колледжа.

– Она заряжена и работает.

Он улыбнулся:

– Спасибо, Эш.

– Эй там, вы двое. Тут на подоконнике для вас оставлен конверт, – сказала Тати.

– Как вам удалось попасть в эту комнату? – спросила я.

– Мы рассказали коменданту вашу историю, и она дала нам ключ. Сейчас лето, все равно тут никто не живет, – смеясь, ответила Эш.

– Сколько у нас времени? – спросил Мэтт.

– Через час будьте в следующей точке. – Она привстала на цыпочки, чмокнула отца в щеку и повернулась ко мне: – Развлекайтесь.

Когда они ушли, Мэтт закрыл за ними дверь. Почти сразу же я услышала, как щелкает камера – он фотографировал меня сзади. Я взяла виолончель и села.

– Что тебе сыграть?

Он отвел камеру от лица.

– «Фальшивые пластиковые деревья»?[17]