перешла на положение международной куртизанки высокого полета. Таким образом она попала в Вену, где сумела очаровать императора Иосифа II. У его венценосной матери было весьма предвзятое отношение к танцовщицам, даже бывшим. Мария-Терезия никак не могла забыть красавицу-балерину Еву-Марию Файгель, на которую посмел засматриваться ее супруг, Франц-Стефан Лотарингский. Еве-Марии посоветовали как можно скорее уехать в Англию, что она и сделала, обретя там крепкое семейное счастье со знаменитым трагиком Дэвидом Гарриком. Элеонору же по приказу Марии-Терезии просто выслали из Австрии. Куртизанка не огорчилась и отправилась в Париж, где рассчитывала обрести достойных поклонников. Там ей удалось выйти замуж за ирландского офицера Н. Салливена, племянника английского дипломата, который увез ее в Индию. В этой заморской стране он быстро составил себе большое состояние и умер, оставив деньги жене, а Элеонора вступила в связь со сказочно богатым шотландцем Квентином Кроуфордом (1743–1819).

Будучи младшим сыном в семье, тот отправился искать счастья на службе в Ост-Индской компании, сначала в Маниле, а затем в Индии. Он не только нажил там огромное состояние, но изучил местные нравы и историю, о чем впоследствии написал несколько книг. В Индии Кроуфорд встретил Элеонору, взял на содержание и вывез в Европу. Сначала они попутешествовали по Англии, Германии, Нидерландам, Италии, а затем обосновались в Париже. Там Кроуфорд снял особняк на улице Клиши, который заполнил книгами и произведениями искусства. Он был умным, образованным человеком с исключительными манерами и быстро завоевал популярность в Париже. Тогда в большой моде была англомания, к тому же Кроуфорд охотно давал деньги взаймы погрязшим в долгах аристократам.

Немалую роль в популярности его дома играла Элеонора. Как писал один из современников, «ее красота была способна совратить святого… сие была истинная Венера-брюнетка, передвигавшаяся томным шагом в облаке атласа и кружев». Ее поведение было по-итальянски непосредственным и шумным, по свидетельству современников, она имела обыкновение разговаривать на высоких тонах и хохотать во все горло. Знатные земляки представили нувориша Кроуфорда Марии-Антуанетте, и он регулярно появлялся у нее на карточной игре. Разумеется, и речи не могло быть о том, чтобы в Версаль была допущена Элеонора. Историки относят начало связи Элеоноры с фон Ферзеном к 1789 году, судя по всему, их объединила необоримая чувственная страсть. К тому же Элеонора в присутствии фон Ферзена несколько укрощала свою чрезмерную живость, тем не менее, поддерживая его своим неизбывным оптимизмом и нескрываемой жадностью к наслаждениям, которые могла дарить в избытке.

Их переписка началась в 1789 году. Кроуфорд очень долго будто бы не подозревал о связи своей спутницы с фон Ферзеном. Любовники встречались поначалу в особняке, который Аксель снимал в Париже у барона Бретейя, но впоследствии Аксель поселился в доме Кроуфордов, ибо их объединило общее дело. Элеонора обосновалась в сердце шведа на целое десятилетие, совершенно спокойно существуя некоторое время подле Марии-Антуанетты. Та теперь играла скорее роль несчастной жертвы, которую надлежало спасти любой ценой. Даже сестра Софи по письмам почувствовала силу страсти брата к El (Элеоноре) и временами опасалась, как бы об этом не узнала Elle (Она, королева).

Супруги были ярыми сторонниками королевской четы и своими действиями подтвердили безусловную и бескорыстную преданность ей. Известно, что только деньгами они пожертвовали 300 тысяч ливров. Далее фон Ферзен лично внес 100 тысяч, мадам Штегельман — 93 000, баронесса фон Корф — 269 000, даже привратник Кроуфордов пожертвовал малую лепту в сумме 3 000. Именно в конюшне Кроуфорда дожидалась отъезда беглецов новенькая берлина, именно Элеонора подготовила провизию и напитки для путешественников. Именно в их особняке жил фон Ферзен, превратив его в центр подготовки этого сложного предприятия. Он взял на себя также осуществление первого, самого опасного этапа побега — выведения беглецов из Тюильри. Именно из дома Кроуфорда уходили и сюда стекались зашифрованные послания особ, непосредственно вовлеченных в заговор.

Крах

Берлина была готова 12 марта, но побег состоялся только 21 июня — в самый длинный день года, который стал для королевской семьи началом самого тяжелого периода в ее существовании. Король, давший свое согласие в принципе, медлил с решительными действиями. В марте Людовик болел. До конца мая ожидали помощь из-за границы. Деньги так и не пришли, пришлось отложить отъезд до начала июня, чтобы получить полагающиеся королю по цивильному листу два миллиона ливров. Далее возникло подозрение, что приставленная к ночному горшку дофина служанка шпионит, и пришлось ожидаться окончания срока ее службы. Тем временем, слухи о побеге все больше распространялись в народе, надзор все более усиливали. Де Лафайет становился все более суровым и незадолго до побега даже заявил, что отвечает головой за то, что король не выйдет из Тюильри. В конце концов риск для офицеров, вовлеченных в заговор, возрос до такой степени, что маркиз де Буйе выставил ультиматум: или выезд состоится вечером 20 июня, или все будет погублено.

В ночь с 20 на 21 июня беглецам раздельно удалось незаметно покинуть Тюильри. Королева для усыпления подозрений несколько раз появилась на игре в карты в своем салоне, королю пришлось выполнить церемониал официального отхода ко сну, который сохранили в Тюильри. Любопытно, что Мария-Антуанетта ни словом не обмолвилась о побеге своей подруге, принцессе де Ламбаль, которая вместе с двумя дамами отправилась на званый ужин к леди Керри. Примечательный штрих: дамы днем пригласили знаменитого парикмахера Леонара в надежде украсить себя чрезвычайно модной «прической надежды». Однако куафер по известной нам причине не явился, и дамы отправились в гости с волосами, уложенными «безнадежным» образом, что оказалось дурным предзнаменованием. Когда поздно ночью принцесса вернулась в свой особняк, ей подали записку от королевы:

«Сердце мое, когда эти строки попадут к вам, мы будем уже далеко от омерзительного города Парижа. Было необходимо хранить секрет нашего отъезда: постарайтесь спастись как можно быстрее, потому что последствием этого давно задуманного поступка, результатом которого должно стать восстановление королевской власти, может быть смертоубийство».

Перепуганная принцесса срочно бежала в Англию.

Вторую записку она отправила своей статс-даме, маркизе Женевьеве д’Оссен, после ослабления фавора Габриэль де Полиньяк пользовавшейся репутацией подруги королевы:

«…все мои дела вместе взятые помешали мне, мадам, предупредить вас о нашем отъезде… У меня слишком мало времени и много дел, посему ограничиваюсь заверением вас в своей вечной и нерушимой дружбе. Да возжелает Господь, чтобы мы могли вскоре воссоединиться. Обнимаю вас».

То ли в спешке, то ли