казалось, гости насладились дивными вкусовыми ощущениями и устали жевать, послышались нежные звуки флейты. Гости подумали, что обозначился долгожданный перерыв в застольных посиделках. Но нет! Оказывается, музыка предваряла очередное появление процессии из поваров и слуг. Впереди шёл главный царский повар Афиноген, за ним следовала кухонная свита из помощников и поварят. На длинных позолоченных шестах несли огромный бронзовый поднос, а на подносе возвышалась жареная туша свиньи – любимая еда грека! Поднос поставили на свободный стол. Под аккомпанемент трепетных звуков флейты Афиноген взрезал тушу. Свинья оказалась начинённой маринованными гусями, которые в свою очередь нашпиговали яблоками и жареными перепелами, а последние – ещё и черносливом! По краям блюда были уложены сладкие фиги и финики, фрукты и пряные травы. Первый кусок от горячей туши повар передал Филиппу, второй – Миртале, потом стал нарезать остальным гостям, но первым – из окружения к царю. Два помощника повара ножами ловко расправлялись с блюдом, раздавая мясо участникам пира. А летописец Кресфонт еле успевал записывать блюда, подаваемые после «троянской» свиньи:

«…Царь и его жена ели жареного журавля, обложенного острой репой и сельдереем. Журавля подавали с печенью белого гуся, откормленного за месяц белыми фигами».

«…Гостям подавали колбаски на вертеле и рябчиков под острым соусом из мёда, мака и пряностей».

«…Ели паштеты, приготовленные искусно из печени и почек молодого быка, свиньи и птицы. Ели мозги из головы и костный мозг быка, и заливные из смеси свинины, ветчины и дичи, и ещё маринованные языки и начинённые головы свиньи. Ещё была кровяная колбаса из свиного сала, крови, бобов и пряностей…»

Затем следовала поздняя приписка летописца:

«…Жена царя вкусила передние лопатки зайчихи, способной родить многочисленное потомство…»

Были рыбные блюда, о чём Кресфонт не забыл упомянуть: жареные окунь, щука, карп, пескарь, речной угорь, лосось и форель – обитатели водных пространств, выловленных к торжеству местными рыбаками в огромных количествах. Рыбу подавали прежде мясных блюд, чтобы от них легче было перейти к более тяжёлой пище. На столе встречались деликатесы, что успели завезти с морей: креветки, раки, омары, устрицы и ракушки – их подавали для возбуждения аппетита участников пира.

В начале свадебного пира симпосиарх сообщил гостям, что, по македонской традиции, в хлебе и кондитерских изделиях есть «хлеб судьбы» – сюрприз, когда можно найти внутри мелкие монетки: кому достанутся – выпадет большое счастье и прибудет достаток в доме. Так и было: во время застолья слышались возгласы – счастливцы находили монетку. Теперь следовало лишь посадить дома находку в цветочный горшок и терпеливо ожидать прибавления денег.

В тот момент, когда с блюд на столах исчезали яства, симпосиарх объявил перерыв, во время которого царь совершил жертвоприношение домашним богам, покровителям семейного очага: на очаг положил пироги из поджаренной муки с солью и чашу вина. После жертвоприношений празднество продолжилось. Следуя эллинским застольным традициям, гости ели много, благо еда была вкусная и в основном мясная. О македонянах можно говорить, что они любят поесть и выпить, но и это – ничего не сказать! Праздник желудка обязательно дополнялся приятной беседой с соседом. А чтобы речь журчала, словно живительный родник, запивали хорошим вином: но если греческие гости разбавляли его водой, то македоняне и персы пили в «чистом» виде. Вот за эти крепкие желудки и привычку греки и называют македонян «варварами». Свадебный пир в Пелле – лишний раз тому подтверждение!

* * *

Между поздравлениями и тостами, за очередностью которых строго следил Сфенипп, сотрапезники перешли к дифирамбам и гимнам. После того как песни исполнялись хором и поочередно по кругу, опытный симпосиарх предложил привычное для эллинов развлечение – импровизацию, несложную по содержанию песню, в которой последние строки передавались через стол друг другу вместе с лирой и веточкой лавра. Лира и песнь переходили по кривой, что соответствовало названию – сколии, «изогнутая» песнь. По этой причине допускались вольности в мелодии и словах, содержащих смешные поучения молодожёнам. Как результат, остроумные изречения, заложенные в сколиях, расшевелили гостей, разнообразили пиршество.

Антипатр загодя пригласил в Пеллу странствующих певцов, рапсодов, бродивших на просторах Греции поодиночке или группами, развлекая горожан на площадях и пирах. Обычно они исполняли речитативом свои и чужие эпические стихотворения без музыкального сопровождения, в основном ямбы Архелоха и Симонида, бессмертные песни Гомера. Рапсоды пришли на пир к царю в новых одеждах, подаренных Антипатром, во время исполнения песни каждый держал в руке жезл, называемый рабсоз – отсюда их прозвание «рапсод», а песни – рапсодия. Рапсоды заметно украсили своим присутствием свадебное торжество македонского царя, поскольку не на каждый пир они давали согласие заглянуть. Выслушав рапсодов со вниманием, гости – греки и македоняне, по команде симпосиарха дружно запели генкомион – хвалебную песнь в честь Филиппа, отмечая его мужские достоинства и воинскую храбрость. Хор молодых девушек, скромно теснившихся у дальней стены зала, звонкоголосо ответил парфениями – девичьими песнями в честь красавицы жены царя, Мирталы.

На свадьбе произошёл случай, необычайно развлёкший гостей. Не веселился только врач Менекрат из Сиракуз, честолюбивый и тщеславный человек, известный своими чудачествами и, возможно, манией величия. Многие в Греции знали, что Менекрат, сам по себе хороший лекарь, вдруг возомнил себя богом и по этой причине исполнился великой гордыней. Он требовал от больных, которых лечил, и от всех людей, с кем ему приходилось встречаться, называть его не иначе как Зевсом Целителем и чтобы они поклонялись ему. Потом стал одеваться соответствующим образом, в пурпурные ткани, представляя, что именно в такой одежде ходят по земле олимпийские боги. Менекрат возлагал себе на голову золотую корону, в руке носил скипетр; не хватало ему только громов и молний, как у Зевса! На пальце врач носил кольцо с огромным изумрудом, считая его отражением долгой жизни, молодости и чистоты; причём своему изумруду Менекрат приписывал таинственную силу исцеления недугов и дарования счастья. Несмотря на злые насмешки над ним, врач продолжал мнить себя Зевсом…

Два года назад Филипп стал царем. Менекрат написал ему письмо со словами: «Менекрат-Зевс желает Филиппу здравствовать!» Филипп не поленился ответить: «Филипп желает Менекрату воспользоваться поездкой в Антикиру, чтобы быть здоровым!» Молодой царь шутил – пожелал врачу отправиться в Антикиру, известную местность в Фокиде, где произрастала трава, излечивающая от душевных болезней. Понял намек Менекрат или нет, но молчал он долго. И вдруг Антипатр недавно узнал, что врач просится ко двору Филиппа на должность главного царского лекаря. Не дождавшись приглашения, Менекрат прибыл в Пеллу, как оказалось, за несколько