Надеюсь, с ними все в порядке.

Сознание надежно связано боевой программой, мысли бегут легко и стремительно. Когда-то на Двойном Донце, благодаря капитану Бола, я познакомился с его идеей «двойника». Не желая связываться с процедурой Специализации, кардинально перестраивавшей мозг, я усовершенствовал своего «иждивенца» и его программное обеспечение и использовал эту разработку при Споре Арбитра, в финале боя подменив себя своим же «двойником» и позволив ему погибнуть вместе с роботом, которым он управлял уже без моего участия. Ощущения потом на душе были гадостные, словно и в самом деле совершил самоубийство, но пользоваться услугами «двойника» и дальше, по мере необходимости, мне это ничуть не мешало. В боевом режиме «двойник» работает тандемом, усиливая возможности пилота, по тому же принципу, как и стандартный мехвоин, но с неизмеримо большей эффективностью. «Мехвоин» использует обезличенные алгоритмы поведения в боевых условиях ветеранов, доказавших своими победами, что их тактика жизнеспособна. «Двойник» же использует собственный опыт пилота, накрученный в специальных программах виртуального пространства и залитый обратно в «иждивенца». Таким образом, я получил специализатор личного пользования без перестройки сознания. Компания «РобоТех», с которой Бола проводил совместный эксперимент в боевых условиях, за такую интерпретацию его идеи, наверное, отдала бы мне последние подштанники, но я пока не готов торговать своими способностями в промышленном масштабе, мне и работы с Кассидом вполне хватало.

Гравилет послушно летит следом, сохраняя дистанцию в двести метров — разумная предосторожность. Хотя на тактической карте врагов больше нет, стопроцентной вероятности в том, что ни один не уцелел, все же не существует. Пусть слабобронированная машинка пока прячется за моей широкой спиной. Зато со сканерами уже можно не стесняться, активизирую их полностью, щупаю каждый камень.

Нахожу подходящее место для спуска недалеко от места сражения. Относительно подходящее, конечно, — крутизна склона за обрывом градусов в шестьдесят, а я не на сноуборде на снежном спуске. Но выбирать не приходится, иначе можно дотопать до Адской пропасти, так и не рискнув спуститься. Сталкиваемые стопами валуны катятся вниз, образуя маленькую лавину, я спешу следом, притормаживая, когда возникают особо опасные моменты крена. Почва плывет, заставляя рывками выравнивать равновесие. Позади на склоне остаются глубокие длинные рытвины — болезненные царапины на каменистой шкуре гор. Семьдесят тонн механического веса все-таки не шутка.

Достигнув дна, снова ускоряю ход.

Еще немного, и я их заберу.

Уже выискиваю оптикой и сканерами дыру в склоне, где они должны прятаться. Их лоцманы по-прежнему молчат. Убеждаю себя, что они просто слишком глубоко забрались, и толща гор не пропускает сигнал. Вижу покореженный глайдер. По нему словно вместо мишени садили. Пластиковая кабина вдребезги, весь корпус в зияющих рваных дырах — результат обработки осколками ракет. В сорока метрах на спине неподвижно валяется одноногий «Спринтер». Он так близко, что я вламываюсь в его бортовые системы с ходу. Робот жив, хотя и не шевелится, экспресс-диагностика показывает, что его субъядерный двигатель еще функционирует, но жизненные показатели пилота плачевны. Без срочной медицинской помощи этот человек, а это определенно человек, вне кокона не проживет и минуты. Но я пришел позаботиться не о нем. Главное, что ни малейшей опасности он для меня сейчас не представляет. При падении плазменное орудие правой руки — единственное, что уцелело после ракетного обстрела, — окончательно вышло из строя. Теперь этот робот — просто набор безнадежно испорченных деталей.

Секундой позже засекаю вход в пещеру. Отверстие небольшое, прячется в каменных складках так хитро, что сложно заметить, игра света и теней создает впечатление, что это просто еще одна тень, просто чуть более темная, чем другие, но инфракрасный сканер не обманешь. Петр говорил, что вход замаскирован кустами — теперь нет. Осколки посекли всю растительность вокруг, от кустов осталось одно воспоминание, а сам вход наполовину завален осыпавшимися камнями.

Черт, и как им дать знать, чтобы выбирались наружу?

Я останавливаюсь.

Покидать робот неразумно. Но сколько придется ждать, тоже неизвестно. Вокруг валяются обломки вражеских машин, однако останков носителя портала среди них я не замечаю, так что опасность реванша сохраняется.

Подтягиваю гравилет поближе, запускаю его кругами вокруг робота в охранном режиме, даю в небо разведракету. В эфире еще бродят плотные облака радиоэлектронных помех, оставшаяся за Адской пропастью туча никуда не делась и продолжала забивать частоты, но сейчас у разведракеты больше шансов послужить с пользой. Короткая блеклая вспышка в вечернем небе, микроскопическая электронная «мошкара» рассеивается среди воздушных течений.

Жду.

Соседство полуживого «Спринтера» мне все больше не нравится. По-хорошему его нужно добить без всяких сожалений, но шуметь не хочу. Ловлю каждый звук. Дурацкая ситуация — нужно убираться, а забирать все еще некого.

Пошли первые данные с небес. Склоны гор и дно ущелья в пределах трех километров пустынны. Когда воздушные течения растащат микродатчики пошире, охват станет больше. Пока же удовлетворяюсь тем, что есть. Сейчас бы здорово пригодились бимоды. В бою от них толку нет, горят, как спички, когда вокруг бушует убийственная для их хрупкой начинки энергия оружия, но для разведки пещеры очень даже сгодились бы. На челноке был контейнер со «стрекозами», но в тот момент я поискать его не догадался. Жаль. Трудно все предусмотреть.

Больше ждать не могу, начинаю процедуру экстренного выхода из кокона. Если все делать по инструкции, то безопасное отключение сознания от бортовых систем длится секунд двадцать, я же связи просто рву, мне некогда. Несколько секунд дезориентации, смутно чувствую движение кокона, выталкивающего меня на лифтовую площадку, снова движение, а потом я обнаруживаю себя уже снаружи, на камнях.

Запахи. Запахи налетают раньше, чем восстанавливается зрение. Рука словно сама по себе шарит по бедру, цапает трофейный игломет. Смешное оружие, учитывая окружающую обстановку и огневую мощь только что закончившегося боя, но лучше, чем ничего. Запахи — прохладные запахи осени, горелого кустарника, перепаханной почвы и горячих камней, оплавленного пластика, взрывчатой начинки ракет. Причудливая смесь. Запах сражения.

Все, зрение в норме, ничего не рябит и не плывет, срываюсь с места и бегом устремляюсь к норе.

До нее остается всего несколько шагов, когда расстановка сил кардинально меняется. Беззвучная вспышка в небе над ущельем. Свет ослепителен. Я резко падаю на колени, сгибаюсь, пряча лицо от неба, не обращая внимания на резкую боль от впившихся в колени камней. Висок, там, где находится лоцман, словно взрывается, и информационная панель виртуалки перед лицом исчезает. Свет бьет в меня, сквозь меня, высвечивая камни вокруг и размывая тень подо мной. Плоть словно становится прозрачной, вязкой, текучей. Боль оглушает. Словно в канал зубного нерва загнали раскаленные иглы без анестезии, только боль эта — во всех костях тела.