Пожары начались почти сразу, если на другом берегу загорался лес, то здесь занимались дома.

– Бегите! – крикнул Лисин. – Бегите! Спасайтесь, проклятые! Этой ночью в этот город сойдёт гнев! Только в этот раз это будет не его гнев, а мой! Мой!

Лисин захохотал. Он поднял ружьё и выстрелил из третьего ствола. В небо взвилась зелёная ракета.

Я подбежал к ним и поглядел на Светку.

Она улыбалась. И я улыбнулся ей.

– Ну что? – спросил я.

– Кажется, получилось, – сказала Светка.

– Мне тоже так кажется.

– Пойдёмте!

Лисин схватил нас за руки и поволок куда-то в проулки. В одном из них курлыкал дизелем мощный американский пикап, за рулём сидел парень, сильно похожий на самого Лисина, видимо, сын.

– Это Михаил, – представил Лисин. – А Петька у переправы, понтоны наводит. Ну что? Садитесь!

Мы забрались в машину, и Михаил сразу надавил на газ. Водил он лихо и агрессивно, нас мотало по тёмным улицам, подкидывало на ухабах, трясло на грейдере. Через пять минут мы были уже за городом.

– Как? – спросил Михаил.

– Нормально! – ответил Лисин. – Лучше не бывает! Красота!

Он достал из кармана комбинезона фляжку, вытянул зубами пробку, хотел выпить.

– А пить вам больше не стоит, – сказала Светка.

– Да?

– Да. Не стоит. Надо поберечь здоровье.

– Для чего? – не понял Лисин.

– Впереди у вас ещё много дел, – сказала Светка.

– Да какие у меня впереди…

– Впереди у вас много очень важных дел, – с нажимом повторила Светка.

Лисин почесал себя по щеке.

– Впереди у меня много важных дел, – произнёс Лисин.

Он заткнул пробкой фляжку, опустил стекло и вышвырнул фляжку из машины.

Михаил одобрительно кивнул.

– Впереди у меня много важных дел, – сказал Лисин уже утвердительно.

– Не шевелитесь-ка! – приказала Светка. – Я сейчас…

Светка протянула руку и коснулась круглой раны, оставшейся на месте лисинского уха. Кровь вспузырилась и засохла, и больше не текла.

– Щекотно… – улыбнулся Лисин.

Я ухмыльнулся. Светка могла бы чуть подождать, а то так сразу. Ладно, ей простительно. Она вон сколько дней терпела, все руки расчесала. Так что пусть немного побалуется.

Михаил прибавил скорость. Мы пролетели мимо крайних городских домов, и мимо сараев, мимо стелы с гербом, и мимо сожжённых чёрных полей и выехали на высокий речной берег, с которого просматривались Холмы. Машину затрясло слегка, Михаил затормозил, выглянул. Пробило колесо. Лисин перезарядил ружьё, а я на всякий случай проверил обрез.

Лисины вышли из машины и принялись менять колесо, мы со Светкой остались в салоне.

Я поглядел на Светку.

– В конце концов, это может быть гвоздь, – сказала она. – На дорогах полным-полно гвоздей.

Может, и гвоздь, не стал спорить. Но на всякий случай обрез переложил под руку. Светка усмехнулась.

– Марсик, ты меня удивляешь, – сказала она. – Ты же верил в сталь и соль, с каких это пор ты вдруг поверил в порох?

– Это, оказывается, очень удобно, – ответил я. – Патроны легко снарядить солью и стальными шариками.

– Деградируешь, Марсик, – усмехнулась Светка. – Впрочем, я так и знала, что ты рано или поздно скатишься до огнестрела.

– Мир не стоит на месте, – заметил я. – Всё меняется, всё течет. Если ты заметила, огнемёт тоже вполне себе… Знаменитая штука.

– Если бы тебя слышала мама, она бы померла от позора, – вздохнула Светка.

– Мама у нас широких взглядов, – сказал я. – Ничего она бы не померла. А «Шмель» забавная игрушка, надо достать.

– Марсик, «Шмель» – это позор.

– «Шмель» – это эффективно. Сама посмотри.

Я кивнул на город. Отсюда он был прекрасно виден. Километра два до него, но предутренний воздух над рекой точно образовал хрустальную линзу, через которую Холмы выглядели резко и детально, как модель, залитая увеличивающим раствором и спрятанная под круглое стекло.

Огонь разгорался. Горели улицы и кварталы, город словно ждал огня, и, когда появилась у этого огня возможность, город принял её легко и радостно. И никто не тушил этот огонь. Люди выводили из домов детей и стариков и заталкивали их в машины, грузили барахло. Они были испуганы и растеряны. Но мне их не было жаль. Сами виноваты. Все.

Ветер раздувал пламя, растягивал его по дворам и крышам, пожар перепрыгивал от стены к стене, бежал по заборам и по набережному тротуару. Трещал и разлетался огненными каплями шифер, в гаражах что-то лопалось и взрывалось, а из труб вырывались пылающие вихри.

Мы сидели на заднем сиденье и смотрели.

Сын Лисина Михаил менял колесо, сам Лисин пил газированную воду, захлебывался, лил себе на затылок и на лицо, фыркал и грозно водил по сторонам трёхстволкой, удивлённо трогал ухо.

А со стороны города уже ехали машины и шагали люди с рюкзаками и чемоданами. Я немного опасался. Опасался, что эта канитель начнётся снова, что они начнут заново, схватят и снова потянут к реке, но они словно переключились. Их теперь не занимали мы, даже Света их больше не интересовала. Теперь их занимал бег.

Они спасались.

От огня.

Напротив нас остановилась машина, и из неё показалась Юлия Владимировна с Лобзиком на руках. Она как-то враз постарела, щёки впали, а на висках проступила седина, впрочем, это мог быть пепел. Пилотки на ней тоже больше не было, Лобзик же выглядел по-прежнему, упитанно и тупорыло.

На заднем сиденье машины у окна виднелся Валерик с головой, перемотанной бинтом. На меня он не посмотрел, отвернулся, я подумал, что с удовольствием зарядил бы ему ещё разочек. Но пусть живёт.

Юлия Владимировна подошла к Лисину, а Лисин в этот раз не стал стесняться, направил своё ружьё прямо на неё, между глаз.

– Что ты натворил, Миша? – спросила Юлия Владимировна. – Ты понимаешь, что ты натворил?

– Пошла вон, – сказал Лисин.

Лобзик гавкнул непонятно на кого.

– Он этого тебе не простит, Миша, – сказала Юлия Владимировна. – Он нам этого не простит.

С яростью. С тупой и холодной яростью.

– Сдохни, – сказал Лисин и рассмеялся. – Сдохните все.

Он смеялся легко и весело, как человек, у которого всё хорошо.

– Вы дураки, – усмехнулся Лисин. – Вы все думали, что это он жёг город два раза. Нет!

Лисин сделал неосторожное движение ружьём, Юлия Владимировна отпрыгнула.