Но какой секретной информацией мог обладать инструктор по рукопашному бою?

Сколько ни думал Борис Рублев об этом деле, мотив похищения Юрия Французова по-прежнему оставался для него тайной за семью печатями. В конце концов он плюнул и решил, что проще расспросить об этом самого Горохова. Теперь он жалел о том, что не потратил несколько лишних минут на то, чтобы поподробнее расспросить Кутузова. Тому наверняка было известно все, но эта информация, увы, уже была потеряна безвозвратно. "Надо же, – мысленно сыронизировал Рублев, – никогда не думал, что меткость стрельбы может быть чрезмерной. А вот, поди ж ты, оказывается, бывает и такое."

Он снова широко зевнул, захлопнул дверцу машины и завел двигатель. Ему предстоял долгий день.

Комбат остановил машину, заглушил двигатель и некоторое время сидел откинув голову на высокий подголовник сиденья, стараясь ни о чем не думать. Ему с новой силой захотелось выкурить сигарету, хотя бы одну, и в этот момент он был очень близок к тому, чтобы сделать это, наплевав на внутренний запрет. В конце концов, у него было с кем бороться и помимо собственного организма.

– Внутренний враг – самый страшный, – вслух сказал он, открыл глаза и вылез из машины.

Сразу после полудня распогодилось, и мокрый асфальт стремительно высыхал, становясь вначале пятнистым, а затем полностью светло-серым. Зелени на деревьях и газонах стало еще больше, и Борис Иванович подумал, что весна – это все-таки очень здорово. Он с хрустом потянулся, разминая мышцы, затекшие от сидения в машине, и неторопливо направился к парадному старинного, заново отделанного дома, выглядевшего так, словно его целиком перенесли на эту тихую улицу неподалеку от центра прямиком из какой-нибудь Италии. Все окна в доме были снабжены стеклопакетами, и до Комбата вдруг дошло, что он вряд ли сможет проникнуть в подъезд, наверняка оборудованный кодовым замком и домофоном.

Так оно и оказалось. Комбат некоторое время стоял, разглядывая вделанную в левую створку двери компактную панель с клавишами для набора кода и застекленным окошечком, в котором, подрагивая, горели три красных нуля, и вспоминая различные способы открывания кодовых замков, о которых ему приходилось слышать или читать. В голову почему-то все время лезла чепуха о загнутой проволочке, которой следовало подцепить язычок замка и оттянуть его в сторону. Но во-первых, никакой проволочки у него не было, а во-вторых, на дверь был набит массивный нащельник, так что, прежде чем совать в щель проволочки, лезвия ножей и прочие подозрительные предметы вроде телефонных карточек, следовало отодрать намертво прибитую и покрытую несколькими слоями краски фигурную планку, закрывавшую эту самую щель.

Комбат вздохнул. "Нехорошо получается, – подумал он, – но ничего не поделаешь. Как говорится, что русскому здорово, то немцу смерть. Дверь-то застекленная."

Дверь и в самом деле была застекленной. Массивная, со сложным фигурным переплетом, в проемы которого были вставлены тщательно подогнанные кусочки стекла, закрепленные опять же фигурным, выгнутым по форме рамы штапиком, она была изготовлена явно не столярами из домоуправления, а их далекими и гораздо более умелыми предками. "До чего же неленивые люди жили когда-то на свете", – подумал Рублев. Дверь была в идеальном состоянии, видимо, после тщательной реставрации, и у Бориса Ивановича облилось кровью сердце, когда он ударил локтем в ближайший к замку стеклянный квадратик.

Стекло звякнуло коротко и буднично. Несколько спешивших по тротуару прохожих обернулись на этот звук и заторопились по своим делам, предпочитая не связываться с рослым широкоплечим мужчиной, нагло ломившимся в запертый подъезд, несомненно, богатого дома.

Комбат снова вздохнул и, просунув руку в образовавшееся в результате его хулиганских действий отверстие, потянул вправо собачку замка. Замок смачно чмокнул, дверь открылась, и Рублев едва не налетел на коренастого мужчину в полувоенной униформе, загораживавшего проход.

– Ты что делаешь, гад? – доверительно, почти ласково спросил охранник. – Куда ты ломишься, пьяная морда? Тебе что, отлить больше негде?

– Извини, друг, – сказал ему Рублев, – надо мне, понимаешь?

– А ну, вали отсюда, пока цел, – велел охранник.

Ласковости в его голосе больше не было, зато в руке откуда-то возник большой газовый револьвер. Направленное прямо в лицо Комбату дуло ни капельки не дрожало, а на лице охранника застыло выражение спокойной решительности. Как видно, парень он был тертый и деньги свои получал не зря. Рублев редко сталкивался с газовым оружием, но знал, что с такого расстояния струя газа может серьезно покалечить, а то и убить.

– Извини, друг, – повторил он, – но мне действительно очень нужно пройти.

Охранник открыл рот, чтобы ответить, но Комбат, не меняя выражения лица, вдруг сильно ударил его снизу вверх по руке с пистолетом, выбив оружие, и свалил на пол прямым в челюсть. Все прошло как по маслу, несмотря на то что охранник, судя по всему, имел немалый боевой опыт. "Главное – держать лицо, – вспомнил Борис Иванович слова своего инструктора по рукопашному бою. Это было много лет назад, но ничего из сказанного тогда инструктором не стерлось из памяти, может быть, потому, что он не говорил ничего лишнего. Он вообще говорил очень мало и всегда по существу дела, избегая отвлеченных тем и философствований любого рода. – На твоем лице написано все, что ты намерен сделать, каждое движение, каждый удар. Пока ты не научишься контролировать выражение своего лица, драться с тобой будет все равно что боксировать с плюшевым мишкой – молоти его, как хочешь, и ничего не бойся." Курсант Рублев учился и, похоже, выучился-таки.

С огорчением посмотрев на поверженного охранника, он аккуратно прикрыл дверь, потянув ее на себя, чтобы защелкнулся замок. Он прислушался. В подъезде было тихо. Это не было настоящей тишиной: где-то играло радио, где-то бубнил включенный на максимальную громкость телевизор, гремела посуда. Эти обыденные звуки свидетельствовали о том, что маленькая размолвка, приключившаяся между ним и охранником, никого не потревожила.

Комбат вынул из кармана катушку заранее припасенной клейкой ленты и тщательно спеленал охранника, как паук муху. Идея, что можно лишить человека подвижности, связав обыкновенным канцелярским скотчем, казалась Рублеву смешной до тех пор, пока он не попробовал это на себе, побившись об заклад с Подберезским, что сможет освободиться от "этой хреновины" за десять секунд. "Эта хреновина" держала мертво, и Комбату пришлось тогда покупать ящик пива, после того, конечно, как давящийся хохотом Подберезский перерезал липкую паутину и помог ему обобрать с себя обрезки.

Напоследок Борис Рублев заклеил охраннику рот и волоком оттащил бесчувственное тело в закуток позади его стола. На столе стоял телефон, и Комбат на всякий случай оборвал провод. Повертев в руках газовый револьвер, он аккуратно положил его в выдвижной ящик стола. Он собирался действовать в закрытом помещении, а противогаз прихватить не догадался. Вообще, он старался не прибегать к оружию без крайней нужды и даже не носил его с собой. Пистолетом, конечно, хорошо путать тех, у кого нервы послабее, и в качестве кастета он тоже может пригодиться, но всегда остается риск, что рано или поздно ты не устоишь перед искушением и пустишь оружие в ход по прямому назначению. Кроме того, вооруженный человек всегда чувствует себя на голову выше и вдвое сильнее всех на свете, и вот тут-то его частенько и подстерегает неприятный сюрприз, в результате чего гордому обладателю незарегистрированного, ствола да и зарегистрированного тоже, если уж на то пошло, вставляют в задницу его же пушку и нажимают на курок: ба-бах – и дерьмо во все стороны, как любил говаривать старшина их училищной роты старший прапорщик Дементьев, описывая имевшую место в доисторические времена аварию канализации в туалете второго этажа.