Она стала объяснять сыну, что ей придется уехать на несколько дней и что ему нужно будет самому готовить. Но только собрались закрыть за собой дверь, как этот ублюдок развизжался на всю округу: «Ну и черт с вами! Уезжайте! Пропади вы пропадом!» Каков, а?

На выезде из города мы остановились купить шампанского в магазинчике, где торгуют спиртным навынос. По пути прихватили пластиковые стаканчики, купили ведерко жареных окорочков, загрузили все это в машину и под проливным дождем отправились к Фрэнку Мартину, — потягивая шампанское и слушая музыку. Она вела, я переключал музыку и разливал. Хотелось праздника, а он все не наступал. К окорочкам мы так и не притронулись.

Надеюсь, она вернулась домой жива-здорова. Если бы что-то случилось, мне бы наверняка сообщили. А так, ни она, ни я друг другу не позвонили; может, она уже была у врача, а, может, нет. Может, это вообще все ошибка: может, результаты теста перепутали, — такое бывает, правда? Но раз у нее моя машина, и я оставил в ее доме свои вещи, значит, мы обязательно хотя бы раз еще встретимся.

…Звонит колокол — такие раньше были в ходу на старых фермах, а здесь им созывают к столу. Мы с Дж. П. поднимаемся и идем в дом. Да и зябко уже сидеть на крыльце — холодает; когда говоришь, изо рта идет пар.

Утром 31-го пытаюсь дозвониться жене — никто не отвечает. Но это нормально. Ничего не поделаешь. Последний раз мы с ней говорили по телефону недели две назад, и ничего хорошего из этого не вышло: накричали друг на друга, я ее пару раз обозвал, она меня обругала «пьянью» и повесила трубку — вот и весь разговор.

А сейчас меня снова потянуло с ней поговорить — мы ведь так ничего и не решили. И потом, я оставил у нее кое-какие свои вещи.

Тут среди ребят есть один — хвастается, будто ездит по всему миру: в Европу, еще куда-то. Не знаю, может, врет, может, правду говорит — бизнесом вроде занимается. Еще он говорит, что свою меру знает и вообще он не понимает, зачем ему тут у Фрэнка Мартина прохлаждаться. Только одно не сходится: парень не помнит, как сюда попал. Хохочет: ну не помню, хоть убей! Говорит:

— Каждый может отрубиться, — это ничего не доказывает.

Он не алкаш, — внушает он нам, точно мы дети малые.

— Назвать человека алкашом — это серьезное обвинение, — развивает он свою мысль. — Такими словами хорошего человека можно запросто утопить.

Он говорит, что напрасно клал лед в виски с водой, — этот самый лед его и доконал, это из-за него вырубаешься.

— У тебя есть кто-нибудь в Египте? — обращается он ко мне. — Могу свести кое с кем.

Мы провожаем Старый год роскошным ужином из стейка и запеченного картофеля. Расщедрился Фрэнк Мартин! Я чувствую, что снова проснулся аппетит, я подбираю все до кусочка у себя на тарелке и не прочь съесть добавку. Кошу глазом в тарелку Крошки Тайни: черт побери, у него все стынет — к стейку даже не притронулся! Да, после того удара парень сильно сдал, а ведь намеревался встречать Новый год у себя дома — в домашнем халате, домашних тапочках, сидя на диване перед телевизором, рядом с женой. Куда там! Теперь он боится отсюда трогаться. И я его понимаю: стукнуло один раз, значит, может стукнуть еще. После того случая я что-то больше не слышал от него баек про всякие его шалости — его вообще не слышно не видно. Спрашиваю, будет ли он есть стейк, и он молча подвигает ко мне свою тарелку.

Ближе к полуночи в гостиную заходит Фрэнк Мартин — показать нам, какой он приготовил торт: не все еще ушли спать, несколько человек сидят у телевизора, смотрят новогодний репортаж с Таймс-скуэр. Фрэнк Мартин подходит с блюдом поочередно к каждому из сидящих. Понятно, что он заказывал в кондитерской, но все равно есть чем похвастаться: настоящий новогодний торт — большой, облитый белой глазурью. Сверху розовым кремом выведено: «Счастья в Новом году — понемногу, но каждый день!»

— Не буду я есть ваш долбаный торт! — фыркает парень, который не вылезает из Европы. — Шампанского! — хохочет.

Все вместе мы идем в столовую, Фрэнк Мартин разрезает торт. Я сижу рядом с Дж. П.: он съедает два куска и выпивает банку кока-колы. Я съедаю один, а второй заворачиваю в салфетку — на потом.

Дж. П. достает из пачки сигарету, закуривает — руки у него больше не дрожат, — и рассказывает, что завтра утром в первый день Нового года к нему приезжает жена.

— Здорово, — киваю я одобрительно. Слизываю с пальца глазурь. — Рад за тебя, Джэ Пэ.

— Я вас познакомлю, — говорит он.

— Я с удовольствием, — отвечаю.

Мы желаем друг другу спокойной ночи. Говорим: «Счастливого Нового года!» Вытерев пальцы салфеткой, я протягиваю Дж. П. руку: до завтра!

Иду к телефону, опускаю монетку и звоню жене в кредит. Снова долгие гудки. Тогда я решаю позвонить своей подруге, но на полдороге бросаю это дело — я вдруг понимаю, что мне совсем не хочется с ней разговаривать. Она, может, сидит дома, смотрит по телевизору ту же новогоднюю программу, что и я: о чем говорить? Я надеюсь, у нее все в порядке. А если что-то не так, какое мне до этого дело?

Позавтракав и прихватив с собой кружки с кофе, мы выходим с Дж. П. на крыльцо. Небо чистое, но сидеть в свитере и куртке холодновато.

— Она спросила, можно ли привезти детей, — говорит Дж. П. — А я ей сказал, лучше оставь детишек дома. Представляешь — везти сюда малышей? Господи, здесь им делать нечего.

Сидим, стряхиваем пепел в ведерко для угля, за неимением пепельницы. Смотрим вдаль, в сторону долины, где когда-то обитал Джек Лондон. Прихлебываем кофе. Потом в какой-то момент из-за поворота выскакивает машина — за кофе мы и не заметили, как она вынырнула.

— Это она! — сообщает Дж. П. Аккуратно ставит на пол рядом с ножкой стула свою кружку и идет встречать.

С крыльца мне видно, как женщина за стеклом тормозит, выключает зажигание. Вот Дж. П. подходит к машине, открывает переднюю дверцу. Вот она выходит, вот они обнялись — я невольно отвожу взгляд. Потом снова смотрю в их сторону: Дж. П. берет ее под руку и ведет к крыльцу. Я смотрю на женщину во все глаза: это она однажды сломала нос взрослому мужику, родила двоих детей, много страдала и, несмотря ни на что, любит — ясно, что любит! — этого парня, с которым сейчас идет под руку. Я поднимаюсь им навстречу.

— Вот, познакомься с моим другом, — обращается Дж. П. к жене. — А это Рокси.

Рокси протягивает мне руку: высокая, симпатичная женщина в вязаной шапочке. На ней пальто, теплый свитер, брюки. Я сразу вспомнил про парня на стороне и про кусачки, о которых рассказывал Дж. П. Обручального кольца на пальце у Рокси не вижу — не иначе как собрала все до кусочка и спрятала куда-нибудь подальше. Ладонь у нее широкая, костяшки пальцев твердые — тяжелая, видно, у Рокси ручка: такая женщина, если что, может постоять за себя.

— Я много о вас слышал, — говорю я ей, — Джэ Пэ рассказывал, как вы с ним познакомились: дымоход вы прочищали, так ведь, Джэ Пэ?

— Да, точно, — отвечает она. — Чего только не бывало, обо всем и не расскажешь, правда, Джэ Пэ? — смеется, и в порыве чувства — видно, ждет не дождется — она притягивает к себе Дж. П. за шею и целует его в щеку. И оба прямиком к двери.