— Ну нет! Тут вы как раз ошибаетесь, — прервал ее отец де Верной. — Они не погибли. Индейцы все еще не напали на острова, и английские ребятишки, которых вы тут оплакиваете, наверняка ищут свои раковины и поют песни. Скоро они вернутся на свои фермы в Новую Англию. И все это благодаря вам или из-за вас — все зависит от того, с какой стороны посмотреть.

— Что вы хотите этим сказать?! — вскричала Анжелика, ошеломленно глядя на иезуита.

— Что исчезновение, а точнее, бегство Пиксарета спутало все планы, подорвало дух отрядов, осаждавших поселения Новой Англии. Индейская война угасла, как головешка в воде. Уже после его исчезновения на Андроскоггине, племена, которые он вел с севера, рассеялись и стали подниматься вверх по Кеннебеку, увозя с собой заложников.

Перед племенами, которые ждали его на юге, он появился лишь ненадолго, предпочитая следовать за вами в ваших странствиях, нежели вести в бой свои отряды. Потом он стал ждать «Белую птицу». Увидев, что вы находитесь на этом корабле, он добрался до Пентагуета и стал нас дожидаться. Без этого великого воина Акадии в наших краях не могут идти никакие индейские войны. После нескольких стычек с противником индейцы, сторонники французов, отказались от преследования. Итак, вы удовлетворены делом рук своих? Мне кажется, да.

Отец де Верной заметил, как просветлело лицо Анжелики. Известие о том, что дети с острова Лонг спаслись, и в самом деле принесло ей такую радость и облегчение, что внезапный румянец заиграл на ее лице.

— Какое счастье! — глаза Анжелики сияли. — Так они живы! Слава Богу!

Поглаживая подбородок, иезуит наблюдал за Анжеликой, и в его глазах заплясали веселые искорки.

— Признайтесь, сударыня, что отец д'Оржеваль вправе сердиться на вас за вашу необъяснимую власть над людьми: выходит, что успех военной кампании зависит целиком от вашей воли; Крещеный Великан, его любимый сын, бессовестно пренебрегает своим долгом вождя в священной войне только потому, что встречает Даму Серебряного озера. Так вас зовут в Квебеке. В этом городе о вас ходят разные слухи. Тем, кто вас не знает, ваше влияние на такого несговорчивого индейца, как Пиксарет, действительно может показаться сверхъестественным, тем более, что всем известно, как трудно иметь дело с капризными, непредсказуемыми краснокожими.

Отцу д'Оржевалю, правда, пришлось столкнуться с весьма неприятными переменами взглядов некоторых из его сторонников. Особенно тяжело он переживал измену своего лучшего друга — вы его знаете — господина де Ломени-Шамбора, который с некоторых пор стал вашим страстным поклонником. И после этого вы хотите, чтобы отец д'Оржеваль не видел в вас опасного врага? Прибытие господина де Пейрака на побережье подрывает основы всех наших начинаний в Акадии, а ваше присутствие рядом с ним как по волшебству лишает отца д'Оржеваля самых верных его помощников.

— Но почему он убежден, что мы приносим ему вред? Мы лишь хотим найти уголок, где можно спокойно жить.

Мир велик, Америка необъятна, в ней много пустующих земель. Мы никому не желаем зла. Чем же мы ему мешаем?

— Вы подаете пример, который не вяжется с правилами, кои он хочет здесь распространить. Канадцы богобоязненны, в этом вы правы. Они со всем усердием осваивают этот божественный край, но при этом с большим рвением охотятся и обменивают меха, нежели обрабатывают поля под сенью церквей. Они не противятся влиянию нечестивцев, которые живут многие месяцы без исповеди и причастия.

Вы же искушаете их. Они тянутся к вам, находя у вас лучший скобяной товар и возможность выгодно торговать с врагом, не пачкая при этом руки. Вы думаете, я слеп и не вижу в окрестных вигвамах множество французов, по которым плачет виселица? Люди по природе своей грешники. Они прежде всего ценят удовольствия. Англичане хотят молиться на свой еретический манер и сделают все, чтобы завоевать это право. Французы хотят бегать по лесам и обогащаться, торгуя мехами…

— А в чем находят удовольствие святые отцы? Прерванный на полуслове, иезуит немного помолчал, затем решился ответить:

— Обращать к Церкви заблудшие души и сохранять для нее те, которыми она уже владеет. И делать это любой ценой.

От одной из волн, разбившихся о скалу, отделилось целое облако пены. Словно в неистовом гневе оно взлетело ввысь, рассыпалось на тысячи брызг на фоне лазоревого неба и опало поодаль. Но следующая волна перехлестнула через край утеса, в мгновение ока оказалась возле Анжелики и священника и окутала их ноги до самых лодыжек.

— Уйдем отсюда, — сказал отец де Верной. — Начался прилив. Мы-то с вами знаем, как коварно море у берегов Америки.

Он взял Анжелику под руку и увлек за собой.

Минуту они шли рядом, не произнося ни слова, по еле заметной тропинке, которая вилась в густой траве. Сиренево-красный ломкий иван-чай ласково касался их ног.

Отец де Верной заботливо поддерживал Анжелику под локоть, она ощущала тепло его руки. Решительно, он вел себя не как обыкновенный иезуит.

Он словно отпускал ей грехи, повинуясь гуманной и чувствительной стороне своей натуры. Так было у Монегана, когда она внезапно поняла, что отец де Вернон видит в ней человека, который нуждается в спасении, защите, пусть даже Ценой его собственной жизни. Таковы эти люди, непреклонные Духом. Любовь к человеку рождается в их сердцах из любви к сыну божьему. Но как трудно непосвященным понять всю глубину их тайных чувств!

Думая так, Анжелика совсем не ожидала коварного удара, который внезапно нанес ей иезуит своими словами:

— Вам не удастся уцелеть! Ваши начинания обречены на провал. В какую бы глушь вы ни прятались, преступная жизнь сама несет в себе наказание.

— О ком вы говорите?

— О вас, сударыня, о ваших прошлых преступлениях.

— О моих прошлых преступлениях? — повторила Анжелика.

Кровь застучала в ее висках.

— Вы преступаете границы, Мэуин! — вскричала она, выдергивая руку, которую иезуит все еще не выпускал. Глаза Анжелики зажглись гневом. — Что вы знаете о моем прошлом, чтобы осмеливаться называть меня преступницей?! Я не преступница.

— В самом деле? — с иронией переспросил он. — Вы мне еще не то скажете! Может быть, в нашем королевстве женщин клеймят цветком лилии в знак их особой добродетели? При всем несовершенстве нашего правосудия, я не верю в то, что оно до такой степени непоследовательно…

Анжелика почувствовала, как краска отхлынула от ее лица.

С какой покорностью и наивностью она устремилась в расставленную ловушку! Как она могла подумать, что он забыл об этом?! Кроме графа де Пейрака, на свете были два человека, знавших о том, что она отмечена клеймом лилии:

Берн, который присутствовал при наказании в судебной камере в Маренне, и этот иезуит, который спас ее у Монегана. Она помнит его руки на своем теле: он растирал ее, чтобы привести в чувство. Именно тогда он мог увидеть на ее обнаженной спине позорное клеймо. Анжелика поняла, что ей необходимо объясниться. Она не видела иного выхода: либо все ему рассказать, либо оставить все, как есть, и тогда отец де Верной будет исходить из ложных домыслов, которые приведут к недоразумениям и опасному разладу их с Новой Францией.