– Прости меня, братушка, – взвыл бродяжка, горькими слезами обливаясь да воину в ноги падая, – подвел я тебя, я и не человек вовсе, а скотина последняя, и жизни я недостоин, да на что она, такая жизнь нужна!

– Кончай причитать, – сурово оборвал его воин, – а эта вот гнида, – кивнул он в сторону купца, – спрятал меч, а где – не сознается, денег требует, да не ту монетку мелкую, что тебе ссудил, а мешок золота, паскуда. Убил бы гада, да меч без него не найти, вот и пришлось с собой тащить. А времени у меня немного, Славий-то со дня на день князем станет, одна надежда, мудрые люди вспомнили обычай древний, если кто княжеством управлять захочет, прав на то достаточных не имея, должен он со Змеем трехголовым сразиться. Не победить Славию Змея, хлипок он, да и трусоват, – презрительно добавил воин.

Опустила Груня голову, пригорюнилась. Вот оно как выходит, помогла не тому, и нет уже у воина времени совсем, а он еще об этом не знает, надеется. Тут вдруг на дороге лесной послышался топот конский, на поляну выехал на роскошном коне тот самый княжич, которому помогла Груня Змея Ваську одолеть. «Вот уж, правду говорят, – подумала про себя девушка, – легок на помине, значит, совесть нечиста». Стоило о нем вспомнить, тут же появился, да не просто появился, а на Тимофея накинулся.

– Ты, – кричит, – смерд недостойный, забыл, что ты слуга княжеский? Я должен один по лесу блуждать, дорогу искать, а ты тут, подлый, прохлаждаешься, чаи распиваешь! Погибели моей хочешь? Приедем, я тебя на воротах вздерну!

И хлыстом на парня замахнулся. Тут уж Аграфене невтерпеж стало, вскочила она, к Тимофею кинулась с криком:

– Я тебе помочь хочу!

– Правда? – спросил Тимофей с улыбкой, ласково глядя на нее внезапно засветившимися серыми глазами. – Ты, Грушенька, не бойся, я за себя постоять могу, да и тебя в обиду не дам. А что я служу у недоумка этого, так то задание мое, поручение владыки лесного. И всех их я здесь собрал не просто так.

Оглянулась тут Аграфена, смотрит, а на поляне застыло все, будто на картине, княжич с поднятым хлыстом, сейчас особо было видно, как глупа его рожа, надо же, а ведь недавно он ей красивым показался, застыл конь, встав на дыбы, даже огонь в костре застыл.

– Так что решай, – продолжил Тимофей, – кому помощь окажешь. Вот тебе монетка серебряная.

Кому ее отдашь, у того все задуманное получится. Так кому же? Может, бедняку, ведь та девочка, которой ты помочь так хотела, его дочка старшая.

– Нет, – покачала головой девушка. – У бедняка монетку отобрать легко, обдерут его как липку, не принесет это ему счастья.

– Тогда кому? Скороходу?

– И ему монетка не поможет.

– Бродяге? Пусть искупит свою вину перед братом.

– Уж если воин купца не запутал, то что сможет бродяга?

– Ты не забудь, монетка-то не простая, уж коль я сказал, что она все задуманное исполнит, так оно и будет.

– Нет, коли так, отдам я монетку воину. Он не для себя старается, для всех. Если у него задуманное получится, и крестьянину жить легче станет, и скороход домой вернуться сможет, и брата своего он простит, да и я перед ним виновата, помогла Славию, хоть и по незнанию, но дела это не меняет.

– Ну, коль решила, будь по-твоему.

Щелкнул пальцами Тимофей перед носом у воина, зашевелился воин, ожил, стоит, с недоумением по сторонам оглядывается.

Протянула Груня ему монетку.

– Возьми на счастье, – говорит.

– Только не вздумай купцу отдать, – добавил Тимофей, – это монетка не простая, счастливая, она тебе поможет меч отыскать. А купчину отпусти, его за жадность неуемную да совесть проданную жизнь и без тебя накажет. А вот тебе еще подарок, – с этими словами подошел лекарь к спящему бродяжке, стянул с плеча его одежонку нехитрую, и предстало их изумленным взорам родимое пятно в виде птицы диковинной.

Вдруг закружилось все у Аграфены перед глазами, замелькало разноцветными пятнами, подхватил ее сильный вихрь, она от страха глаза закрыла, а когда открыла, не было ни леса, ни костра, сидит она в горнице богатой перед зеркалом в красивой раме, а рядом с ней – сама владычица лесная.

– Ну, что ж, девушка, – говорит ей царица, – ты мои задания выполнила, не испугалась, не сбежала с полпути, значит, права я была, что дала тебе шанс судьбу свою выбрать. А теперь смотри.

Смотрит Груня в зеркало, видит родную деревню, себя рядом с Андрейкой, вокруг деток малых. Такой милой показалась ей эта картинка, что защемило вдруг сердечко девичье. И то сказать, кто ж из девиц о простом женском счастье не мечтает, о муже да детишках? Потом пригляделась она внимательнее, нет, не все так гладко, лицо у той Груни, что в зеркале, печальное, а глаза вроде как заплаканные. Моргнула она, сгоняя непрошеную слезинку, а когда вновь на зеркало взор подняла, картинка там была уже другая. По роскошным мягким коврам шла Груня под руку с князем молодым, тем самым, что у костра лесного спал. Хоть и мельком глянула она тогда в его лицо, однако на всю жизнь запомнила.

– Да такого быть не может, – оглянулась она на владычицу, – не стать мне княгиней, разве ж князь женится на простушке деревенской.

– А куда он денется? – усмехнулась рыжеволосая красавица. – Ты ему не только княжество вернула, но, можно сказать, и жизнь спасла. Только ты в зеркало-то внимательнее смотри, не отвлекайся. Пропустишь что, пеняй потом на себя.

Смотрит Груня и, к ужасу своему, видит, что по коврам мягким взошли они на помост высокий, внизу перед ними площадь, полная народу, а на площади казнят какого-то беднягу, палач уж и топор поднял.

– Что же это? – сквозь слезы прошептала Аграфена. – Опять я все неправильно сделала? Не тому помогла?

– Нет, что ты, – успокоила ее царица, – ты все сделала правильно, князь молодой народу своему много добра принесет, и жизнь при нем намного лучше для простого люда станет. Да только показала я тебе ту сторону его жизни, о которой ты забывать не должна. Любая власть на силе основана, хорошо, коль правитель милостив, но он должен уметь и казнить, иначе власть его долго не продлится. И не всегда он может делать то, что хочет, для хорошего правителя долг превыше желания.

Снова смотрит Груня в зеркало. И видит, как к терему высокому подъезжает роскошная карета, к дверце подбегает мужчина, открывает ее с поклоном и подает руку женщине. Выходит из кареты сказочная красавица, а платье ее кажется Груне знакомым. «Ведь это она и есть, – думает про себя девушка, – госпожа Удача. Неужто суждено мне все же ее увидеть?» Тут поворачивается красавица, и, к несказанному удивлению, Груня узнает в ней себя, а в мужчине, подавшем ей руку, Тимофея, спутника ее загадочного, да и платье на ней из той самой ткани заморской, подарка тетки Прасковьи.

– Я – госпожа Удача? – прошептала Аграфена, не веря своим глазам.

– А чему ты так удивляешься? – рассмеялась владычица. – Или думаешь ты, что госпожа Удача одна на всем белом свете? Нет, и у нее помощники да ученики имеются. И к людям она не всегда в роскошной карете ослепительной красавицей приезжает, как в сказках сказывают. К тебе, вон, она старушкой дряхлой явилась на телеге-развалюхе, ты и ведать не ведала, что это за гостья, однако от удачи своей не отказалась.