Как только мы подъехали к дому моих родителей, я оставилаНинку в такси и, сказав, что вернусь через пару минут, зашла в подъезд ипозвонила в дверь своей квартиры. Я почувствовала, как к горлу подступаютслезы, и подумала о том, как же давно я здесь не была. Я уже много лет отдельножила от родителей, имела свою собственную квартиру, но при этом стараласьнавещать мать с отцом как можно чаще. Когда заспанная мать посмотрела в глазок,она не поверила своим глазам и на всякий случай спросила:

– Кто там?

– Мама, это я, Кристина. Открой.

Войдя в квартиру, я попросила плачущую мать принести мнепакет, который я отдала ей на хранение перед тем, как села в тюрьму. Матьвынесла сверток, заклеенный скотчем, и сказала, что она ни разу в него незаглядывала и не интересовалась, что там. Я высыпала часть денег на диван ибыстро произнесла:

– Мама, папа, это вам. Теперь можете тратить. Раньше былонельзя, меня искали, а теперь – можно. Меня уже никто не ищет, да и никогда ненайдет.

Достав еще три пачки по десять тысяч долларов, я положила ихотдельно и объяснила:

– Это отдайте Ирке. Пусть моего крестника побалует.

Я хотела было поцеловать мать, но та отшатнулась от меня, ия не стала ее осуждать. Когда болеешь СПИДом, от тебя отворачиваются не толькочужие люди, но и самые близкие. От этого тяжелее вдвойне. У отца все же хватиломужества пожать мне руку, но поцеловать в щеку он меня тоже не смог.

– Доченька, ты куда? Доченька???

Но я уже сбегала вниз по лестнице, крича на ходу родителям,что СПИД не передается через поцелуи и что, несмотря ни на что, я их безумнолюблю и прошу у них прощения за то, что не оправдала их надежд.

Садясь в такси, я обливалась слезами, но все же пыталасьдержать себя в руках. Когда машина подъехала к Нинкиному дому, я полезла впакет, достала из него пачку, в которой было ровно десять тысяч долларов, ипротянула ее таксисту:

– Спасибо, батя, за благородство. Таких бы людей, дапобольше – тогда бы жизнь не была такой тяжелой и жестокой. Возьми эти деньги ипомоги сыну. Там голодно.

Не став дожидаться благодарности от обезумевшего таксиста,мы с Нинкой быстро поднялись к ней в квартиру, разбудили ее мать и обебросились к ее спящей малышке. Нинка села на пол рядом с кроваткой дочери истала, всхлипывая, перебирать ее крошечные пальчики.

– Не буди, она испугается. Она тебя совсем не помнит. –Нинкина мать села рядом с Нинкой и, не побрезговав, прижала свою дочь к груди.

– Мама, я из тюрьмы сбежала.

– Я поняла.

– Как ты живешь?

– Плохо. У ребенка обнаружили ВИЧ. Денег на лечение нет,отец ее не навещает. Знаешь, она меня не бабушкой, а мамой зовет. Она ведь тебясовсем не помнит.

– Вот и пусть зовет. Пусть знает, что у нее есть мама и онарядом. А когда она вырастет, то ты ей про меня расскажешь. Расскажешь, как сильноя ее любила и что я не шлюха какая-то была, а меня в родильном доме заразили.

– Скажу, только вот не знаю, вырастет ли она. Ее жизнь стоитденег, а их у нас нет.

– Вырастет, – вступила я в разговор и высыпала на полрядом с обнявшимися женщинами из пакета целую груду денег.

– Что это???

– Доллары. Растите девочку как положено и покупайте ейнеобходимые лекарства. Пусть у нее будут самые красивые игрушки, самая красиваяодежда, да и вообще самая красивая жизнь.

Мы пробыли у Нинки дома около часа. Успели хоть немногопривести себя в порядок, переодеться в самые дорогие вещи, надеть Нинкиныпарики и обработать многочисленные раны. Нинка все хотела разбудить дочь, номать уговорила ее этого не делать. Расставание с матерью было для Нины слишкомболезненным и тяжелым, обе ревели, но я взяла подругу за руку и просто силкомвытащила из квартиры.

Мы шли по ночной Москве в туфлях на высоченных каблуках, вкоротких юбках, обтягивающих топиках и париках. Наконец мы заметили и «ночныхбабочек», стоявших у шоссе, нашли их «мамку» и сказали ей о том, что мы хотимподзаработать.

– Паспорта на бочку, – сказала предприимчивая «мамка».

– Нас обворовали. У нас нет паспортов.

– А что вы такие ободранные? Вас что, били или ножом резали?

– Такие клиенты попались…

– Вы что, самостоятельно раньше работали?

– Самостоятельно.

– Страшные, тощие, как селедки. Откуда вы такие взялись?Теперь ко мне под крышу хотите?

– Хотим.

– Тогда вот с крышей мне и отработаете. Нашу точку ментыкрышуют. Мои девочки не хотят к ним на субботник ехать. Вот вы, как вновьприбывшие, и поедете.

Буквально через полчаса на точку приехал ментовской «газик»,и мы тут же отправились на субботник. Я не знаю, скольких в эту ночь мызаразили СПИДом. Я не считала. Просто с легкостью прокалывала презервативызажатой в руке кнопкой и постоянно ковыряла и без того кровоточащую десну. Мы сНинкой обслужили почти целое отделение милиции. Обрадованные нашейпокладистостью, стражи порядка насытились любовью сполна и отправили насобратно на точку, чтобы мы передали «мамке», что отработали этот субботник «наотлично». Утром мы вышли из отделения еле живыми.

– Сейчас им придет сводка о том, что из тюрьмы сбежали дведевушки, болеющие СПИДом, – прыснула со смеху Нинка и закашлялась.

– Представляю, что с ними будет, когда им покажут нашифотографии!

Тяжело дыша и постоянно кашляя, мы забрались на крышумногоэтажного дома и упали от усталости.

– Я горю вся! – прошептала я Нинке.

– Конечно. Столько физической нагрузки с нашими-тоослабленными организмами. – Нинка вновь закашляла и напомнила мне этимкашлем Игната. – У меня все тело ломит.

– У меня тоже.

– Знаешь, мне кажется, что мы уже отомстили этому миру.

– Мне тоже так показалось.

Я подползла к кашляющей Нинке и взяла ее за руку.

– Кристина, спасибо тебе.

– За что?

– За то, что ты исполнила мое желание, и за то, что подариламоей дочери жизнь.

Подышав свежим воздухом и посмотрев на голубое небо, мывзялись за руки и подошли к самому краю двадцатипятиэтажного здания.

– Это совсем не страшно, – прошептала я Нинке и ощутила,как затряслись мои колени.

– Я знаю. Нужно только не смотреть вниз, иначе можетзакружиться голова.

– Представь себе, что мы на крыше тюрьмы. Там, внизу –дерево, кустарник и свобода…