Третий обнял человека Ю и поцеловал в губы.

— Оставлю вам это. — Поднимаясь из-за стола, второй достал из складок одежды свой кубик и бросил.

Выпало два очка.

Свет под потолком снова зажегся, но горел тускло, едва освещая стены. Фонтан растекся лужей, стеклянный шар потемнел и съежился. Рама зеркала раздвинулась в стороны.

— Откуда он узнал, что нить ведет к выходу? — поинтересовался третий вслед уходящему.

— Время от времени у каждого в голове появляется несколько кубиков безусловного знания, — сказал пятый.

171

— Мир устроен так, что в нем есть порядок и хаос, — сказал Бе пятый, глядя на лужу фонтана, на катящийся по полу шар, на раму и зеркало. — И есть, очевидно, законы у одного и другого.

Шар катился, в луже была вода, зеркало было в раме.

— Если начать выяснять один за другим законы мироустройства, — сказал Бе пятый, — а человек рано или поздно должен этим заняться, то обнаружится, что имеется два типа законов: законы порядка и законы хаоса.

Шар катился по луже, зеркало в раме кривилось.

— Есть законы порядка и есть законы хаоса, — сказал Бе пятый.— Законы порядка — это законы, которые необходимы для существования мира в том виде, в котором мы его знаем, то есть в том, который обеспечивает наше в нем существование. А законы хаоса существуют постольку-поскольку. Ибо несущественное, раз оно существует, тоже должно быть как-то устроено.

— Приведу в пример шахматы, — продолжал пятый, отражаясь в зеркале, в луже фонтана, в гладкой поверхности шара, который катился, и соответственно с этим изменяясь в лице и голосе. — В этой игре правила, по которым фигуры расставлены на доске и ходят, — это законы порядка, а наблюдаемая статистика того, насколько стоящая пешка отклоняется от центра своей клетки, или того, как вышедшие из игры фигуры располагаются вне доски, — это законы хаоса. И вот, если представить исследователя, наблюдающего игру, он сперва обнаружит законы, соответствующие правилам игры, а потом доберется до статистики расположения фигур в клетках.

— А с какой стати он займется этой статистикой? — сам себе возразил пятый, предсказуемо изменяясь лицом. Сейчас он был словно один в трех лицах: первое и второе рассуждали, третье возражало время от времени.

— Не он, так какой-нибудь другой наблюдатель. Нет предела человеческому любопытству, — ответил пятый, вернув себе прежнее лицо и звук голоса. — Внешний наблюдатель не подходит для нашего примера, — тут же возразил он. — Потому что законы игры в шахматы, какими бы они ни были, не являются необходимыми для его существования.

— Тогда изменим условия примера. Предположим, что шахматные фигуры обладают сознанием — в минимальной какой-то степени. Тогда, наблюдая за течением игры, они могут выяснить для себя законы, соответствующие игровым правилам. И эти законы определяют существование маленького мира игры. Потому что если король начинает ходить как конь, значит это — не король, а игра — не шахматы. И потом уже, как бы под увеличительным стеклом разглядев положение фигур в клетках, они увидят их отклонения от центра.

— Которые не имеют никакого отношения к игре, а значит не существуют для взгляда изнутри, — сказал пятый и потрогал свое лицо, не зная, какое оно в данный момент — рассуждающее или возражающее.

— Тогда вопрос, существует ли вообще несущественное? Может быть, хаоса сего законами вовсе нет, а есть только порядок, — сказал и надолго задумался.

— А что такое шахматы? — спросил он.

172

Свет под потолком горел, тускло мерцая. Стеклянный шар укатился. Лужа на полу пошла волнами. Зеркало раздвинуло свою раму. Теперь оно доставало до пола. Что-то отражалось в нем, но не в полную меру, а как бы сквозь слой глубокой воды. Можно было разглядеть большие дома, огни, движущиеся тени.

«Теперь это зеркало-дверь», — понял Эф третий. Он обернулся к человеку Ю:

— Выйдем?

Человек кивнул.

— Ая останусь, — сказал Бе пятый. — Здесь происходят интересные вещи.

— Тогда мы оставим тебе наши камни.

— Думаю, что оставшись здесь я в конечном итоге смогу уйти дальше, чем вы, когда выйдете в эту дверь, — продолжал пятый. — Там, на новом глобусе, мне может быть удастся сменить личность — интересно будет стать каким-нибудь улетным алеутом или арабом Барановым. Баранов — это фамилия, — уточнил он.

Эф третий и человек Ю бросили свои камни на гладкую поверхность стола. Пятый тоже бросил свой камень.

— Две двойки, три и пять, — сказал он, посмотрев на выпавшие числа.

Собрав камни в горсть, он снова сделал бросок. Выпало то же самое.

— Здесь должен быть какой-то закон, и я разберусь в этом, — пообещал пятый.

— Успеха тебе, — сказал третий.

Изменения продолжались.

Свет в потолке вспыхивал красным. Лужа пенилась. Хлопья пены поднимались к потолку и застывали. Какое-то существо — зверь или ящерица — скребло лапами по стеклу, пытаясь выбраться из стеклянного шара, наполненного дымом. Вдоль коридора летели искры, оставляя за собой извилистые цветные полосы.

Пятый собрал со стола камни и подбросил их вверх. Они летели, вращаясь, летели, кружась.

Пятый засмеялся, широко открывая рот, показывая острые, в два ряда, зубы. Его лицо почернело, челюсти удлинились, брови нависли.

Зеркало накренилось, готовое упасть. В последний, наверное, миг двое успели проскользнуть туда, держась за руки.

Смех за их спиной превратился в отрывистые лающие звуки и оборвался.

173

Они вышли, зажмурившись от яркого света, а потом открыли глаза.

Вокруг было пестро и шумно. Что-то стояло на месте, что-то двигалось, и то, что стояло, кажется, не отличалось от того, что двигалось. Нужно было закрыть глаза и встряхнуться. Ф. реально почувствовал, как те «кубики знания», о которых говорил мастер Б., перекатывались у него в голове как бы внутри, занимая свои места.

Он открыл глаза, постепенно узнавая себя, предметы вокруг и Ю., стоящую рядом.

— Юлия? — спросил он. — Юлиана? Юта?

— Фридрих? — пыталась она угадать. — Феликс? Филипп? Фабиан?

— Юнна? Юдита?

На ней было платье и туфли на высоких каблуках. Ф. не представлял, как можно в таких ходить. Ю. с трудом сделала несколько шагов, опираясь на его руку, но дальше шла уже свободно.