Пока наверху в гостиной леди Лидьярд обсуждала с мистером Троем странное поведение дворецкого, последний сидел за столом у себя в комнате и писал к Изабелле. Не желая, чтобы кто-то видел адрес на конверте, он решил сам отправить письмо, но, к несчастью, выбрал для этого именно тот момент, когда леди Лидьярд предложила своему поверенному провести с ним душеспасительную беседу. Правда, через десять минут после того, как лакей доложил об отсутствии дворецкого, дворецкий вернулся, но подниматься в гостиную было поздно – мистер Трой уже ушел, а сам Моуди еще ниже пал в глазах леди Лидьярд.

Письмо пришло к Изабелле на следующее утро. Если бы мистеру Трою требовались какие-либо подтверждения для его догадок, то в послании Моуди он нашел бы их предостаточно.

Пока Изабелла читала эти строки, в памяти всплыло предупреждение адвоката о том, что к любым планам Моуди следует относиться с осторожностью. Но в данном случае, поскольку ее просили сохранить все в тайне, она не могла посоветоваться с мистером Троем; приходилось принимать решение самой.

Ничто не мешало девушке поступить по собственному разумению. После обеда, в четвертом часу, мисс Пинк обыкновенно удалялась в свою комнату, дабы, как она выражалась, «предаться размышлениям». Ее размышления неизменно переходили в крепкий здоровый сон, который продолжался несколько часов, и в течение этого времени Изабелла вольна была делать все что угодно. Довольно долго она колебалась, однако ее доверие к Моуди было безгранично, к тому же ей так хотелось посмотреть на его таинственного напарника; в конце концов она решила согласиться на встречу.

Прогуливаясь за крайней виллой в назначенный день и час, она мысленно готовила себя к самому невыгодному впечатлению, какое только может произвести на нее самый неприятный человек.

Однако появление безобразного старика, одетого в длиннополое серое пальто, грязное и заношенное, и белый цилиндр, извлеченный, по-видимому, из сточной канавы, – с почерневшей трубкою в зубах, отвратительной ухмылкой на лице и развязной походкою, – иными словами, появление Старого Шарона настолько поразило девушку, что в ответ на теплое приветствие Моуди она лишь молча сунула ему руку. Поднять глаза во второй раз на спутника Моуди оказалось выше ее сил, и Изабелла принялась неотрывно глядеть на семенившего за хозяином мопса – что неудивительно: из этих двоих собачонка, бесспорно, представляла собой зрелище куда более достойное.

В такой ситуации завязать беседу становилось весьма затруднительно. Моуди, обескураженный молчанием Изабеллы, не делал никаких попыток сгладить неловкость и уже, казалось, прикидывал, как бы поскорее ретироваться обратно на железнодорожную станцию. По счастью, в этот момент рядом с ним оказался самый незаменимый на сей случай компаньон – ибо наглость Старого Шарона не ведала преград.

– Что, милочка, вижу, старичок пришелся вам не по вкусу? – осведомился он, лукаво посматривая на Изабеллу из-под опущенных век. – Не беда, скоро свыкнетесь! Просто я, как говорят старьевщики, маркий и плохо отстирываюсь. А все из-за любви, ей-ей, из-за нее, проклятой! Давным-давно, еще в начале столетия, одна красотка разбила мое младое сердце – с тех пор я и перестал следить за собой. У мужчин, мисс, разочарование в жизни проявляется по-разному. Лично я вот уже лет пятьдесят никак не соберусь причесаться. Ах, мистер Моуди, какая это была женщина!.. Но что ей до меня! Позабавилась и бросила. Ужасно! Ужасно! Впрочем, довольно тягостных воспоминаний. Ах, какой чудесный край! Какое ясное голубое небо! Люблю деревню, мисс, но так редко удается выбраться из Лондона! Пройдемся лугом, если не возражаете? Луга, милочка, олицетворяют для меня поэзию родного края. Мосик, ты где? Мосик! Порыскай, поищи тут себе какого-нибудь пырейчику. Несколько травинок ему не повредят, знаете ли, после лондонского мясного стола. Боже! Какой воздух, он прямо-таки пьянит! У меня уже улучшился цвет лица, мисс? Мистер Моуди, вы не согласитесь побегать со мною наперегонки? Или нет, вот что: будьте любезны, наклонитесь, поиграем-ка лучше в чехарду! Нет, милая девушка, я не сошел с ума – просто чуточку развеселился. Я привык, знаете ли, к лондонскому зловонию – а тут запах стриженых кустов и цветущего луга ударил мне в голову. Я и опьянел! Да-да, сыт хлебом насущным, а пьян, как видите, свежим воздухом. Ах, что за чудный денек! Снова чувствую себя молодым и невинным… – Тут невинность, вероятно, взыграла в нем не на шутку, и он запел: – «Ах, будь я малый мотылек, к ея груди прильнуть бы мог!..» Эта мягкая травка просто восхитительна. О, какая отличная ложбинка! Нет, я этого не перенесу! Мистер Моуди, подержите мой цилиндр – да побережнее с ним, пожалуйста! Ну, была не была!

Он вручил изумленному Моуди свой чудовищный белый цилиндр, улегся на край оврага и, оттолкнувшись, как заправский мальчишка, покатился вниз по склону. Полы его длинного серого пальто разлетались во все стороны, бежавшая за ним собачонка наскакивала на него и заливалась счастливым лаем, он вопил что-то в ответ и катился все быстрее и быстрее, и когда, докатившись наконец до самого низа, он поднялся на ноги и бодро крикнул своим спутникам: «Эй, вы там! Я сбросил уже лет двадцать!» – они не могли более оставаться серьезными. Печальный и молчаливый Моуди улыбался, а Изабелла хохотала до слез.

– Ну вот, мисс, – заметил старик. – Я же говорил, что вы ко мне скоро привыкнете. Я ведь старичок еще хоть куда, правда? Киньте-ка мне цилиндр, мистер Моуди. А теперь к делу! – Он обернулся к мопсу, все еще тявкавшему у его ног. – К делу, Мосик! – прикрикнул он, и Мосик неожиданно умолк. – Ну что ж, – продолжил он, присоединившись к остальным и переведя дух, – поговорим о вас, мисс. Мистер Моуди сообщил вам, кто я такой и что мне угодно? Очень хорошо. Позвольте предложить вам руку. Не хотите? Предпочитаете независимость? Отлично, не возражаю. Как видите, я вполне сговорчивый старичок. Начнем хотя бы с почтенной вдовы – леди Лидьярд. Расскажите-ка мне, как вы с нею познакомились.