Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А фамилия этого «одного человека», которому звонили, случайно не Феоктистов?
— Точно! Феоктистов, — согласился, подумав, Петрович.
— Ну, а еще какие поручения были?
— А еще говорит: Петрович, выйди на лестницу где-нибудь в час дня, погляди из окна во двор. Не приехала ли машина бутылки принимать?.. Ну, я сделаю, конечно. Выгляну — и быстренько обратно. Сериал ведь в это время идет. Так я в рекламную паузу укладываюсь, чтобы ничего не пропустить. Потом позвоню, проинформирую: мол, не приехала еще машина…
— Укладываетесь, значит, в рекламную паузу?
— А то… Шмыг-шмыг, туда и обратно, даже дверь не закрываю. Гляну в окно — и домой обратно. К телевизору.
— Шмыг-шмыг, значит? Только что были — и уже нету?
«Лестничный призрак» смущенно поправил сбившиеся набок тапочки.
— А что — нельзя?
— Нет, почему же… пожалуйста. — Светлова вздохнула. — Не возбраняется… И кто же, разрешите полюбопытствовать, вам такие поручения дает?
— Э-э, нет… — понятливо блеснул глазками старик. — Никак не могу! Вот это мне строго-настрого говорить запретили.
И Петрович хрустнул от волнения пальцами.
— Остеохондроз! Отложение солей… — пояснил он, заметив, что Светлова чуть вздрогнула.
— Понятно.
«Петрович… Худой, костлявый, согнувшийся крюком, седые волосы растрепаны… Как высохшая от времени мумия. Не старик, а сущее привидение», — думала Светлова, глядя на пенсионера Камкаева. Именно такое и примерещилось ей тогда на лестнице. На этой самой лестнице и примерещилось… Ведь квартира Глинищевых этажом ниже. А в общем-то, если отрешиться от мистики: древние старики похожи на призраков уже при жизни… И похожи друг на друга. Как этот вот Петрович… И Борис Эдуардович Ропп.
Никогда еще прежде Светловой не приходилось общаться так много со старичками и старушками… Рина Васильевна, Ропп, Витенгоф, теперь вот — «шмыг-шмыг — Петрович»…
А был еще тот… Ну, тот, что появляется, согласно преданию, в углу спальни в канун рокового часа и колышется там в белесом мареве… Строго говоря, его, конечно, не было. Только казалось, что он есть.
— А какой сериал вы смотрите, Иван Петрович? — поинтересовалась напоследок Светлова.
— Да «Тропиканку»… чтоб ей! Ну не оторвешься… такой зажигательный.
В тот раз, когда примерещился старик, подумала Светлова, она уезжала от Глинищевых во втором часу дня…
Стало быть, «Тропиканка»…
Дома Светлова заглянула в программу. Эта самая зажигательная «Тропиканка» начиналась в час.
«Мне пора укладывать ребенка спать», — помнится, сказала ей тогда Алена и выпроводила за дверь.
* * *
«Во-первых, им надо с кем-то оставлять ребенка… — рассуждала сама с собой Светлова. — Кто-то остается с дочкой… А кто-то…»
Что, если это он?
По Аниной просьбе, Дубовиков, используя «свои возможности», навел справки в учреждении, где работал Глинищев.
Там, в этом учреждении, к счастью, все оказалось чин чином — вахта, проходная…
— Алексей Глинищев? Да уж у нас все отмечено! Это кругом бардак, а у нас порядок — как был, так и остался, — объяснили капитану на вахте. — Хоть к зубному тебе, хоть к гинекологу, а покидаешь рабочее место — сделай запись, отметься.
— И?..
— А вот, пожалуйста! Пятого, восемнадцатого, опять пятого… Отпрашивался по семейным обстоятельствам.
Пятого, восемнадцатого, опять пятого…
Светлова рассыпалась в комплиментах, благодаря капитана Дубовикова за «проделанную работу».
Оставалось сопоставить эти числа.
Что ж…
Выходило, что в один из этих дней «старик» и совершил нападение на Генриетту.
Теперь многое становилось ясным… Однако отчего-то эта ясность не прибавляла Светловой и Генриетте оптимизма.
Ибо чем ясней становилась картина преступления, тем очевиднее было, в каком тупике оказался подозреваемый Ладушкин. Даже если они, Аня и рыжая, точно узнают, кто, когда и как, — это будет, увы, знание, не имеющее практического применения… Для личного пользования, так сказать, а вовсе не для свершения правосудия. Ибо все было проделано преступником настолько чисто, что доказательств, которые заставили бы милицию переключиться с Ладушкина на настоящего преступника или уж тем более — заставили виновного прийти с повинной, найти им, увы, оказалось, не по силам.
* * *
— Что это? — Аня удивленно открыла книгу, которую протянула ей Генриетта. Новенькую, явно только что из типографии.
— Что?! — довольно усмехнулась рыжая. — Это, Аня, книга Софьи Кирилловны Витенгоф, царствие ей небесное… Мемуары. Воспоминания. «Записки старой эмигрантки». А ты посмотри, какой тираж… Ты видишь, сколько тысяч экземпляров?
— Вижу! — Светлова ошеломленно заглянула в книгу.
— То-то… знай наших! Скоро вся страна будет в курсе… Во всяком случае, ее лучшая часть. Ведь слово «аристократия», как я выяснила во время просмотра телеигры «О, счастливчик!», означает «власть лучших». Вот пусть эти «лучшие» и узнают, что к чему… У кого и какая родословная…
— Генриетта, но ка-ак?! Как это удалось издать?
— Представь, удалось…
— И так быстро?!
— А я позвонила ему и сказала, что снова возьму в заложники.
— Кому, Генриетта?
— А менеджеру среднего звена Мартемьянову.
— Сумасшедшая! А он?
— А он сказал, что, конечно, любит аттракционы, но у него совершенно нет времени.
— Бедный человек…
— Хотела бы я быть такой же бедной…
— И что же дальше?
— Ну, он, естественно, спросил, чего я хочу.
— И вправду — естественный вопрос… — согласилась Светлова. — Ну а ты?
— А я сказала, что нам очень нужно издать книгу одной старушки.
— А он?
— А он сказал: «Чтоб вас всех — вместе с вашими старушками!»
— И?
— А я сказала: «Хорошо, пусть, но потом! А сейчас мне надо выручать мужа. И для этого — смотри вышесказанное: нужно издать книгу одной старушки…»
Генриетта, вдруг задумавшись, замолчала.
— А что дальше-то? — Светлова умирала от любопытства.
— Знаешь, Анечка. По-моему, он очень неплохой человек… этот менеджер среднего звена… — наконец прервав паузу, заметила рыжекудрая супруга Гоши Ладушкина. — Ведь, если честно, он мог запросто послать меня куда подальше…
— Геня, а как же Ладушкин?! — осторожно заметила Аня, смущенная ее задумчивостью.
— Да-да… конечно. Ты права… — отмахнулась от каких-то затуманивших мечтательной дымкой ее взор мыслей Генриетта.